— Кто за что боролся… — не стал спорить Веня. — Так что ты решила с книгой? — вспомнил он первоначальную тему разговора и показал на подлокотник справа от себя: — Сигареты здесь, на самом дне поищи. От Галки прячу: иногда так хочется покурить, прям руки чешутся! Зажигалка здесь, — махнул рукой на заваленное всякой всячиной углубление под музыкальным центром. — Только лучше не начинай. Затягивает, по себе знаю.
Катя нашла сигареты, повертела в руках зажигалку.
— Так что с книгой? Печатать будут? — не отставал Потюня.
— За мой счет хоть сегодня. Только ты же знаешь: у меня каждая копейка на счету.
— С таким успехом можно где угодно напечататься. А мне дашь почитать? Ты только отрывки высылала. Мне, кстати, понравились… Я там хоть и балбес, зато добрый, пушистый, местами принципиальный. Гы-гы-гы!..
Катя покрутила сигарету в пальцах и решительно сунула ее обратно в пачку.
— Спасибо, Веня! Доброе слово и кошке приятно. Только книги не будет.
— Ну вот придумала! Раньше ты была зубастее… А хочешь, я тебе издательство найду? — загорелся он. — Только для начала мне все равно надо рукопись прочитать.
— Читай, не жалко, — безразлично кинула Катя. — Вышлю тебе сегодня вечером. Только просьба: без моего согласия никому не выдавай.
— Обижаешь! Уж я-то знаю, что такое авторское право! Правильно, что не закурила, — оценил он после того, как пачка с сигаретами оказалась под подлокотником. — Не стоит то нашего здоровья!
— А куда мы едем? — покрутила головой Катя: за разговором не заметила, что двигаются они в обратную от парка Горького сторону.
— Как куда? В медицинский центр на прием к врачу-диетологу. Я накануне вечером звонил, хотел договориться с ней на прием на дому, так дешевле. Но на дому она пока не принимает. А тут в медцентре в записи появилась «форточка». Первичная консультация недорогая, плюс моя скидка на…
— Да не нужен мне диетолог! Разворачивай обратно! — повысила голос Катя. — Мне отец такую головомойку устроил за тот вечер! Не хочу обстановку нагнетать. Не до диетолога мне, Вень, правда.
— Жаль, хотел как лучше, — пригорюнился Потюня, послушно развернувшись на ближайшем перекрестке. — А докторша эта мне реально помогла, когда я Галке снова захотел понравиться… Мне тоже по первое число за ту ночь влетело, — нехотя поделился он. — До сих пор дуется. Не верит в приключенческую историю с кражей, драками. Считает, что придумал. А оно мне надо было? Чуть не обделался, когда с ног сбили да руки за спину закрутили. Хорошо хоть камеру не разбили… Не может она никак мне баб моих простить, не доверяет.
— Ну, скажем, в чем-то она права: баба с тобой рядом в тот вечер была, — Катя усмехнулась.
— Ты себя имеешь в виду? Так ты не баба, ты друг. Хотя… Ты права: это для меня ты — друг, а для нее — баба. Надо вас поскорее познакомить, а то даже позвонить нельзя.
— Я не против. Любопытно посмотреть на женщину, которая согласилась принять мужчину обратно после всех его баб.
— Да ладно… — Потюня покраснел. — А у тебя что? Ладышев объявлялся? — бросил он пытливый взгляд на пассажирку.
Если честно, после полной приключений ночи ему очень хотелось, чтобы Ладышев снова объявился в жизни Кати. Хороший он человек, зря на него бочки катил. Ну да, с понтами. Так ведь заслуженно! Мог бы и дальше жить припеваючи, деньги на себя тратить, а он нет: завод отгрохал, с японцами работает. Люди на него, как на бога, молятся, и он с ними уважительно, по-человечески…
«Пусть бы позвонил, пусть бы встретились, — вторые сутки Веня периодически возвращался к отношениям Кати и Вадима четырехлетней давности. — Не сдури я тогда, не было бы рядом с Катей Генриха… Ну, нашел он фонд, ну, помог с операцией. А зачем? Чтоб она по гроб жизни была ему обязана! Рассказал бы я тогда Ладышеву — уверен, в стороне не остался бы! Не такой человек. А Генрих… Козел он, нельзя требовать от женщины то, чего нет, и шантажировать здоровьем ребенка! Не по-мужски это. Не любит она его, замуж только из-за дочки собралась. Знай я тогда, что Катя не от него беременна, — словом бы не обмолвился, что она в больнице. Дурак я последний!.. Бедная Катька, глаза, как у побитой собаки…»
— А что, должен был? — вопросом на вопрос ответила Катя. — Вечером Зиновьев пригнал машину, и все. Все в прошлом, Веня.
Прозвучало не очень убедительно. Потюня сразу это уловил и мысленно хмыкнул: «Мне тоже казалось, что с Галкой у нас все в прошлом, а оказалось, что столько лет потеряли. Надо съездить к Ладышеву, поговорить по душам…»
— Отец терпеть не может Вадима, — продолжала Катя. — Пока мы с Мартой спали, сам отвез пакет с его вещами. Могу только догадываться, с какими словами он его передал. Как бывший военный, он не признает полутонов: черное или белое, прав или виноват. До сих пор дивлюсь терпению мамы: как она с ним столько лет прожила? И Арине Ивановне, бывает, сочувствую.
— Любовь, — глубокомысленно заключил Потюня. — Только не в обиду: ты не замечала, что во многом похожа на своего отца? И ведешь себя так же. Сидишь в своем командном пункте, смотришь в бинокль и делишь всех строго на раз-два: этот — направо, тот — налево, этот — прав, тот — виноват. Отличие лишь в одном: некоторых, типа меня, ты прощаешь, на неправильные, с твоей точки зрения, поступки закрываешь глаза, даже сочувствуешь. А другим и шанса не дашь объясниться: ни принять, ни понять. Тут же категоричное: «Покинуть строй!» Забываешь при этом, что у каждого есть свой командный пункт и свой бинокль. Тебе не приходило в голову, что и сама у кого-то в шеренге «неправых» стоишь? Тебя ведь тоже могут лишить шанса оправдаться!
«Точно поеду к Ладышеву. Вот прямо завтра и поеду! — заерзал на сиденье Веня. — Этак они сами никогда не поговорят по-человечески. Уедет Катька, выйдет замуж за Генриха — до конца жизни все будут мучиться!»
— Это ты о чем? — Катя даже потрясла головой, переваривая монолог друга.
— Не о чем, а о ком. Сама догадайся… Ладно, это я так, на эмоциях. Извини! — испугавшись собственной категоричности, отступил он. Углубляться в тему было чревато: кто ее знает, как отреагирует Катя. А ссориться с ней не хотелось, все-таки лучший друг. — Давай лучше о книге поговорим. Знаешь, а ведь я могу понять этих издателей: вдруг автор действительно плагиат принес? Им же потом отвечать. Они же не знают, что ты правильная до мозга костей. К тому журналистка с именем…
— Проскурина была журналисткой с именем, Веня. На сегодняшний день я — никто: о Евсеевой никто понятия не имеет.
— Катя, дело же не в фамилии: не всякой медийной персоне дано написать хорошую книгу. Соглашусь, что на начальном этапе фамилия вызывает интерес, помогает продажам. И первые читатели могут легко купиться на имя. Но дальше… Самая честная, продуктивная и долговечная реклама была и есть сарафанное радио: ее не купишь, у нее свои законы. Так что каждый должен заниматься своим делом. Любимым. А ты, считай, всю жизнь пишешь.
— Пишу. Как и миллионы других. Но это не значит, что у меня получилась интересная книга. И любимое дело у меня сейчас одно — быть мамой, — грустно улыбнулась она. — Вот вылечу Марту — еще рожу.
— Не вопрос, — пожал плечами Веня. — Захочешь — родишь.
— В том-то и дело, что вопрос. Детей в любви надо рожать. Или очень хотеть детей. Тогда любые беды по плечу… — Катя умолкла.
«Вот именно! Какая-то логика женская в ее словах есть, — задумался Веня. — Светлана меня не любила, выбрала как подходящий генетический материал, но в Сеньке души не чает. Карине ни я, ни Артур не были нужны, никого из нас она не любила и не любит. Из всех троих только Галка похожа на Катю… Повинись я тогда перед ней, усмири она свою гордыню — смотришь, и своих Сеню с Артуром еще родили бы… Сегодня же поеду к Ладышеву!» — решил он.
Так, каждый в своих мыслях, и доехали до главного входа в парк Горького.
— Спасибо, что подвез. — На парковке Катя отстегнула ремень, коснулась в знак благодарности Вениной руки. — А знаешь… Так и быть: запиши меня на ближайшие дни к своему диетологу. Попытка не пытка, вдруг и вправду что-то новое скажет.
