— Что? Матвей… Я, может, резка иногда… Но я это из-за желания предостеречь… Ты загулял с крестной Лили! Или Ада как обычно раздула слона из мухи? Она любит драматизировать и преувеличивать. Напридумывала себе, да?
— Без комментариев, — вздыхает Матвей и сбрасывает звонок.
Откладывает телефон в сторону и опять валится на спину. Сползает к краю матраса:
— Мне никогда не нравилась твоя мама. Это ж надо сначала по тебе проехаться, а потом со мной посюсюкаться, — озадаченно вскидывает брови. — И вот радость будет для Лили. С бабушкой можно не играть хорошую внучку.
— Ты понимаешь, что это значит? — разворачиваюсь к нему и серьезно вглядываюсь в его глаза.
— То, что только мы есть друг у друга? — тихо отвечает Матвей.
— Да. Твои родители, похоже, вообще не в курсе происходящего.
— Нет, не в курсе, — Матвей качает головой. — Звонили пару раз. Попросить денег для сарая.
— Они никак его не достроят? — возмущенно удивляюсь я.
История с сараем тянется с прошлого года. Просят деньги, потом исчезают на несколько месяцев, и опять появляются с новыми проблемами: то дерево для пола, то крышу неправильно положили.
— В последний из звонков я отца грубо послал, — Матвей вздыхает. — Ну… я теперь неблагодарный щенок. Так что… Да, Ада, — слабо улыбается, — есть только наша семья. Ты, я, Лиля и Юрий Матвеевич. И не буду я скакать по другим бабам, — взгляд усталый, — у меня дикая аллергия на других женщин, кроме тебя. Мягко скажем, мне очень некомфортно теперь среди женщин.
Нахожу его руку и сжимаю ладонь.
— Вида, конечно, не подаю, — усмехается, — но забег по бутикам в поисках кроссовок был тем еще подвигом.
— И где ты их нашел?
— Мне помог мужик… — Матвей едва заметно кривится. — Своеобразный такой. Манерный, с серьгами в ушах, одет в какую-то разлетайку… Короче, с ним мне было прям сильно некомфортно. Я его заподозрил во всяком, — медленно моргает, — а у него дочь и жена. Короче, я в этом мире ничерта не понимаю, но суть в том, что подружка его дочери кроссовки не глядя схватила, а он маленькими оказались. Дома скандал, на мужика этого наехали, что он продал не те кроссовки… Ада, там такие страсти, чуть ли не бандитские разборки из-за кроссовок. Я пятнадцать минут все это слушал, прежде чем он мне эти кроссовки притащил.
— Обалдеть, — шепчу я.
— А потом пришла его жена…
— Так.
— Там такая бой-баба, Ада, — удивленно тянет Матвей. — И еще на полчаса мне на уши присели, но уже на тему портных. Костюмчик мой понравился. В общем, сунули мне визитку какого-то портного, а затем и туфли всучили, потому что, как сказал этот загадочный мужик, если купил дочери подарок, то покупай и жене. Хотели развести на какой-то приватный клуб особых покупателей, но ты извини, я сбежал, потому что повеяло чем-то слишком приватным.
— Главное, что сбежал с кроссовками, — тихо смеюсь я.
— Я властно сбежал, не с позором, — Матвей сжимает в ответ мою ладонь. — И властно туда больше не вернусь.
Со смехом падаю ему на грудь, обнимаю и прижимаюсь в теплой неге и ласке:
— Только мы есть у нас, — приподнимаюсь на руках и вглядываюсь в лицо Матвея. — И еще я готова Пастухова в круг твоих друзей.
— Мы не друзья, — хмыкает Матвей.
— Ладно, принимаю его в круг недрузей.
— Я такой тупой, Ада, — Матвей смеется. — Он же мне почти прямым текстом говорил, что ты беременна.
— Вот говнюк, — охаю я. — Он обещал молчать. Вот не нравится он мне.
— Поэтому мы назовем сына Юрой?
— Выбора нет. Знаки вселенной.
— Со знаками вселенной спорить нельзя, — с улыбкой соглашается Матвей.
— Один знак вселенной мне сегодня все лицо вылизал с утра, — пробегаю пальцами по подбородку, на котором побилась жесткая щетина. — Кто его впустил ко мне?
— Не я, — честно говорит Матвей. — Я дверь плотно закрыл.
— Лиля, значит, — кладу голову ему на грудь. — Надо сказать, что у нас очень хитрая дочь. Вся в мать.
Эпилог
— Жди, Барон, — шепчу я.
Неторопливо прохожу в просторную солнечную гостиную, прижимая к груди драгоценный сверток. Медленно сажусь на диван, а Матвей торопливо подкладывает мне под спину подушку. Барон в стороне нетерпеливо перебирает лапами, машет хвостом и облизывается, не спуская с меня взгляда.
Ему очень любопытно, кого это я принесла домой. И куда я пропала на несколько дней.
— Идем знакомиться, — шепчу я.
Лиля садится рядом, и Барон бесшумно прыгает на диван с другой стороны. Заглядывает в сверток, принюхивается к личику Юрия Матвеевича, который сквозь сон морщит свой крохотный носик.
Барон поднимает на меня обескураженно морду и будто спрашивает: “Это наш? Наш?”
— Наш, — улыбаюсь я.
Барон опять не мигая смотрит на личико Юрия Матвеевича, наклоняется ниже и касается носом его лобика, а потом удивленно отскакивает, скосив на сверток дики глаза.
Юрий Матвеевич сонно кряхтит.
Барон спрыгивает на пол, наворачивает несколько кругов вокруг дивана в собачьем восторге и опять наскакивает на диван. Тихо ворчит, вновь заглядывает в личико Юрия Матвеевича, который зевает беззубым ртом.
Барон что-то опять ворчит, и сынок открывает глазки. И улыбается.
Новые круги вокруг дивана, а затем Барон бросается в радости на смеющегося Матвея, потом к Лиле, и опять бегает.
Он от меня всю беременность не отлипал. Всегда был рядом. Когда я отдыхала, то ложился рядом, уткнувшись носом в живот и “разговаривал” с ним.
Резко останавливается передо мной, собрав ковер под лапами в гармошку, смотрит в глаза и опять в изумлении ворчит на меня.
— Да я сам в шоке, Бароша, — тихо смеюсь я.
— Он такой хорошенький, — шепчет Лиля, разглядывая Юрия Матвееивича.
— Возьмешь на руки?
— Я? — Лиля округляет глаза. — Я хочу, но…
— Не боись, — уверенно отвечаю я.
— Ладно, давай, — Лиля закатывает рукава свитера. — Ну, Юрченя, иди к старшей сестре.
Аккуратно передаю сверток Лиле, шепотом объясняю, как держать малыша, и Барон раз за разом кидает удивленные взгляды, мол, гляди чего творят! Чего творят, хозяин! Я тоже хочу, но у меня, блин, лапы!
— Юрчень, — шепчет Лиля. — Мы тебя очень ждали.
Юрий Матвеевич опять зевает, и на глазах у Лили проступают слезы.
— Так бы и съела, — едва слышно отзывается она. — Это преступление быть таким милахой, — поднимает взгляд на Матвея, — фоткай нас немедленно.
Матвей лезет в карман за телефоном.
— Слушай, Юрчень, у меня на тебя большие планы, — Лиля вновь обращается к брату. — Во-первых, я уже кучу детских шмоток тебе присмотрела. Всяких там костюмчиков. Зайчиков, медвежат, оленят, котят… да, да, Юрченя. Вот такая я коварная.
Хлопаю по подушкам дивана, приглашая Барона к нам. Он прыгает, ложится ко мне на колени и тянется к Юрию Матвеевичу.
Матвей щелкает нас несколько раз, а затем замирает и смотрит на нас таким взглядом, который пробивает меня на слезы.
Я уже несколько раз плакала.
И буду еще много раз плакать от всепоглощающей любви, нежности и привязанности. И пусть так всегда будет. Если плакать то на пике тихого и уютного счастья.
Да обойдут нас печали и горести.
— Я вас так люблю, — шепчет Матвей. — И аж кричать хочу.
— Я тоже, — Лиля поднимает на него взгляд. — Кричать и бегать.
Барон на моих коленях согласной ворчит, и он совсем не против того, чтобы опять побегать вокруг дивана.
— А еще я хочу его утащить к себе и никому не отдавать, — Лиля серьезно смотрит на меня, — даже тебе.
— Ну, это до первого крика, — пожимаю плечами, — потом сама его вернешь нам.
— Это так странно, — отвечает она, разглядывая братика, — такой крошечный, а потом вымахает в целого человека.
Матвей садится рядом с ней и целует в висок, а затем она кладет ему голову на плечо, любуясь Юрием Матвеевичем, который пытается сфокусировать на ней взгляд.
— Давай, — мягко прогоняю Барона, встаю и забираю телефон у Матвея. — Вас тоже надо щелкнуть.
