Дочь выпучила глаза и замотала головой. Вдобавок залепила ладонями рот. Ира снова сделала строгие глаза и вручила ей телефон. Вероника сощурилась с выражением «я злая, злая, злая и все потом припомню» и взяла трубку.
— Привет, бабушка! А мы блины кушаем.
Голос дочери при разговоре со стариками неуловимо менялся. Если дома она говорила или капризно, или дурашливо, или резко-насмешливо, или тоном «я ребенок-оригинал», то при них со слащавой жеманностью совсем маленькой девочки, которая потерялась.
Ира не слышала второй половины диалога, но вполне его себе представляла.
Бабушка:
— Вы хорошо себя ведете?
Вероника:
— Я — да. А Ваня так себе.
Бабушка:
— Нельзя ябедничать на брата.
Вероника, отбиваясь рукой от молчаливо-возмущенного Ваньки:
— Я не ябедничаю. Факт рассказываю. Он меня эксплуатирует, как рабыню Древнего Египта. А у меня терпение резиновое. Я вся в папу, бабушка.
(Девочка в совершенстве изучила искусство ядовитой лести.)
Бабушка:
— Да, деточка, конечно. Вы приедете на эти выходные?
Вероника, опрокидывая чашку и разливая чай по всему столу:
— Ой, у меня в эти выходные репетитор по английскому. А Ванечка совершенно свободен!
В этот момент телефон выпал из рук Вероники, пытавшейся увернуться от свернутого блина, который уже почти засунул ей в рот наподобие кляпа раздосадованный брат. Дочь пронзительно завизжала и умчалась в коридор. Ваня пустился вдогонку.
Ира выудила трубку из чайной лужицы и прислушалась.
— Боже, что у вас там происходит? — скрипела свекровь.
— Виктория Павловна, простите…
— Ты должна быть чуть более строга к ним.
Ира вздохнула, пытаясь промокнуть чай полотенцем:
— Да, да, конечно. Но это дети…
— Не удивительно, что Леня так на себя не похож. Он издерган. Впрочем, у него всегда есть тихая гавань в доме родителей.
— А он собирается из этой тихой гавани отбыть к нашим пиратским берегам сегодня вечером? — Ира почувствовала раздражение, которое не могла удержать под замком. Тем более что дети явно устроили в комнате криминальные разборки. — У меня сегодня на вечер были планы, и Леня обещал быть дома.
— Планы? У тебя?
Кажется, Ире удалось сдернуть со свекрови тогу невозмутимости. Она даже представила, как мелко подрагивает венчик ее сиреневых волос.
— Ну, как бы да. Вы что-то имеете против?
Виктория Павловна отступила и сменила тему разговора (Заботины отличались поразительным умением это делать):
— Так мы сможем заехать за Ваней в субботу?
«Ваня, извини. Я сделала для тебя все, что могла», — мысленно усмехнулась Ира и сказала в трубку: — Он будет вас ждать. Только не покупайте ему больше перчатки. У него уже три пары лежит, и он их не надевает. Предпочитает варежки.
— Хорошо, — несмазанной петлей прозвучал голос свекрови. — Я передам Лене, что ты телефонировала.
Всего две минуты разговора, а Ира чувствовала себя вымотанной. И это слово «телефонировала»… Она теперь часто удивлялась, как смогла прожить три года бок о бок с родителями мужа. Терпения что ли тогда было больше? Или робости из-за того, что ее взяли в «приличную» семью в пятикомнатную квартиру?
В глубине квартиры что-то звякнуло и разбилось. После этого в доме наступила тишина. Ира даже не дернулась. Разом снизошло облегчение. Ради таких моментов она готова была покупать по вазе в день. Теперь эти двое будут сидеть как мышки в своих углах. Какое же чудное изобретение — дамоклов меч!
Напевая, Ира не спеша мыла посуду и убирала со стола. Обычно это делал Леня. Мягко отстранял от раковины и принимался за дело. Он любил хлопотать по дому. Однако у него, как у любого другого человека, у которого руки растут не оттуда, выходило все вкривь и вкось. Таков уж Леня. Она мысленно увидела мужа, который умел варить суп только из пакетиков, — жалкого в своей беспомощности и наивно верящего в то, что его литературные изыскания и терзания кому-то нужны в этой стране. Муж никогда не знал, сколько стоит проезд и где купить хорошие продукты. Муж не умел вбивать гвозди. Муж никогда не смел ответить на грубость — мямлил что-то, извинялся, краснел и, как правило, спешил ретироваться. Однажды именно Ире пришлось «наезжать» на хама, который протиснулся в очередь впереди Лени, промолчавшего с видом жалким и отстраненным. Он стыдился себя такого. А Ира старалась не зацикливаться, чтобы не усугублять этот стыд. Достоинством Лени была его любовь. К родителям, к ней, к детям, к литературе, к своему городу. Не любил он только неловкие ситуации, хулиганов и жареную печенку.
Муж любил своих родителей. Часть этой любви дарил жене. Она знала все это. С самого начала знала. И по-своему увлеклась. Пять лет в Литературном институте она не поднимала головы от книг. Стипендии и крошечной зарплаты официантки в одном демократическом кафе хватало только на продукты, книги и на проезд от общаги на Добролюбова до Тверского бульвара. Исключая, конечно, бесплатные походы по студенческому в музеи и на литературные тусовки в разных частях города. Потом был диплом, госы, выпускной, выезд из общаги на съемную квартиру и мучительный поиск работы. Ира набирала и редактировала тексты на своем стареньком лэптопе, писала статейки за себя и за других, перебивалась как могла, чтобы зацепиться в Москве… Знакомая картина для многих приезжих. Стало полегче, когда Ира начала писать для светских глянцевых журнальчиков легкие, ироничные статейки.
С Леней она познакомилась в середине 1998-го в Питере. Оба оказались участниками какой-то литературоведческой конференции. Леня был (как она потом узнала) представителем кафедры литературоведения в каком-то дряхлом московском институте, дышавшем на ладан. А она в то время — злой, не выспавшейся сотрудницей модного журнала «Pro жизнь» (на испытательном сроке), с заданием взять интервью у не менее модного, но неуловимого писателя — совершенного фрика[1]. С самого приезда в Питер бывшие сокурсники всю ночь таскали ее по каким-то диким питерским квартирам богемного пошиба и не оставляли попыток напоить вусмерть. Ира отбилась, но так и не смогла прикорнуть до начала конференции. К тому же опоздала. К моменту, как примчалась куда надо, подтвердила аккредитацию, получила бейджик и выудила диктофон из бардака внутри своей бежевой походной сумки, — все в зале уже внимали очередному увлекательному докладу. Зал был полон, как она и боялась. Ей уступил место один человек — Леня. Конечно, сначала она не знала, как его зовут, и едва скользнула по его лицу взглядом, даже не пообещав себе угостить его кофе в перерыве в знак благодарности.
Чтобы не уснуть, сначала внимательно изучила пресс-релиз, потом тщетно пыталась ловить нить, распускаемую с трибуны молодым литератором. Рассматривая публику, все же бросила взгляд на своего рыцаря без места, стоявшего рядом с другими литературоведческими динозаврами. Он был одет скромно, однако с достоинством человека, не имеющего вкуса, но смело вверяющего себя чужому. Рыцарь покраснел. Ире это показалось забавным. В то утро, несмотря на бремя бессонной ночи, она была хороша, молода и в чужом городе. Несколько месяцев в новом для себя амплуа журналистки научили ее знакомиться и задавать правильные вопросы.
В буфете рыцарь так и не решился подойти. И она уже знала почему. Некоторые мимолетные наблюдения позволяют рассмотреть в человеке кое-что без дополнительных справок. Ира включилась в игру взглядов с робким литературоведом из любопытства, с некоторым куражом примеряя на себя маску испорченной журналисточки. Ей было интересно, что сделает ее краснеющий рыцарь.
Он не сделал ничего. Затерялся в толпе и пропал.
Но на следующий день придерживал для нее место рядом с собой. И взглядом предложил сесть. Ира выспалась, куража больше не чувствовала, но кивком головы и улыбкой поблагодарила за заботу. После чего отправилась к первым рядам с правого края зала, где разбил лагерь журналистский пул. До перерыва Ира забыла о своем рыцаре, потому что поймала наконец своего фрика-писателя и отбомбилась десятком вопросов.
