— Мне помощь твоя нужна, не по телефону только.
— Что-то случилось? — надо же, беспокоится обо мне.
В общем-то, я ему бесконечно благодарен за то, что мозги мне вправил. Он вообще для меня много сделал. Я же тогда никого не слышал, и не хотел слышать, а его пришлось, заставил, аргументы у него уж больно убедительные были. А потом он со мной бухал, естественно, после наступления моего совершеннолетия. И слушал меня, долго и внимательно, пока я, ужравшийся в стельку, размазывал сопли по забору. Надеюсь, об этом позоре в моей биографии никто и никогда не узнает.
— Нормально все, просто мне нужны деньги, много.
— Сколько? — и даже вопросов не задает.
— Ты не понял, я их заработаю, но мне нужны твои связи, ибо у меня их нет.
— А отца попросить?
— Ты щас серьезно?
— Почему нет? Он у тебя нормальный мужик.
— Ладно, я понял, не дурак, извини, что побеспокоил, — собираюсь уже отключиться, но в последний момент Кир меня останавливает.
— Опять она, да? — спрашивает совершенно безэмоционально, а я от неожиданности только рот открываю. — Чего молчишь, видел я, как ты за красоткой своей рванул, в общем-то я тебя понимаю, скукота несметная, с брюнеточкой интереснее.
— Ты там был?
— Естественно я там был, мне по статусу положено всякие благотворительные мероприятия посещать. Ладно, подъезжай завтра к нам, часам к двенадцати, Славка рада будет тебя видеть, совести у тебя, Волков, нет, две недели в городе, а ни разу не позвонил даже.
И вот здесь мне реально стыдно становится, а он ведь прав, я не позвонил, не навестил. А у меня особо друзей и нет в общем-то, Белый, Славка с Киром, да братья Авраменко.
— Буду, — отвечаю коротко.
— Ну бывай, — он отключается, а я еще некоторое время пялюсь на экран.
И все же мне повезло, конечно.
Вернувшись на кухню, первым делом подхожу к Ксюше, перемешивающей овощи, обнимаю ее со спины, целую в макушку. Не могу ее не касаться, когда она так близко, нереально это просто.
— Все нормально? — спрашивает настороженно.
— Все отлично, Александровна, — еще раз чмокаю ее в макушку и иду к плите.
Ужин готов, осталось только перемешать и можно садиться.
К моменту, когда, разложив еду по тарелкам, я расставляю их на столе, в кухню возвращается малявка. Будильник в ней что ли вшит? Катя останавливается рядом с матерью, смотрит на стол, но садиться за него не решается. Воспитанная девчушка.
— Ну что, будешь ужинать? — обращаюсь к крохе, она кивает усердно, и забирается на стул. Смешная такая, кряхтит, ручонками на стул опирается, ставит сначала одну коленку, потом другую и наконец повернувшись, садится на попу.
Перевожу взгляд на Ксюшу, она улыбается, поглаживает малявку по голове и смотрит на нее, как на сокровище.
И, наверное, именно вот таким щенячьим взглядом я смотрю на Александровну всякий раз, когда она оказывается в поле моего зрения.
Усмехнувшись, подхожу к ящикам, достаю из верхнего приборы, кладу их перед девчонками, и сажусь напротив мелкой, по другую руку Ксюши. Пока едим, неотрывно наблюдаю за малышкой, все-таки она хорошенькая, носиком смешно дергает, жует медленно, с расстановкой, то и дело на меня поглядывая. Периодически встречаюсь взглядом с Ксюшей, она, конечно, привязанности Кати не заметить не могла, и теперь лишь настороженно на меня смотрит, словно хочет что-то сказать, да не решается никак.
Впрочем, я и так знаю, что она мне скажет.
— Вкусно? — обращаюсь к малявке.
Она кивает деловито и продолжает жевать. Лишь проглотив пищу, она снова поднимает на меня глаза и произносит:
— Очень.
Такая маленькая, а понимает, что с набитым ртом разговаривать нельзя.
— Кушай, — улыбаюсь ей. — А ты чего застыла? Ешь давай, остынет, — смотрю на сверлящую меня взглядом Ксюшу, что-то в ней меняется, какая-то расслабленность что ли появляется.
Она ничего не говорит, только улыбается уголками губ, и возвращается к еде.
А мне кайфово, просто вот так с ними, сидя за столом. И я реально хочу, видеть эту картину каждый день. И пусть кто-то скажет, что я с ума сошел, и это блажь все, плевать, я-то знаю, что серьезно у меня.
После ужина отправляю девчонок по кроватям, сам, заверив Ксюшу в том, что все нормально будет, и заставив ее лечь в постель, иду в детскую.
Ну должен же кто-то мелюзге сказку на ночь рассказать.
К моему приходу кроха уже успевает почистить зубы и залезть в постель.
— Ну что, сказку значит? — забираюсь на кровать, благо, она у малявки огромная. Катя сразу же ко мне прижимается, кладет маленькую светлую головку мне на грудь и обнимает совей маленькой ручкой.
Нет, я не из тех, кто внезапно готов воспылать любовью к чужому ребенку, но с этой девчушкой у нас явно наладится контакт, можно сказать уже наладился.
— Ну так, что, какую тебе сказку?
— Про принцессу.
— А может про королеву?
Она поднимает голову, смотрит на меня своими голубыми глазенками, хмурится задумчиво.
— Про злую? — спрашивает вполне серьезно.
— Почему про злую, про добрую, конечно.
— Ладно, — кивает соглашаясь.
— Ну тогда слушай, в одном далеком королевстве, жила была королева.
— А она красивая была? — перебивает меня малышка.
— Конечно, красивая.
— А какая? Как мама?
— Ну нет, конечно, твоя мама вообще самая красивая.
— Да, — соглашается.
— Так вот, значит была королева красивая и очень мудрая, правила она справедливо и…
— А где король?
Где-где, в Москву укатил.
— А не было у нее короля, только маленькая дочка-принцесса.
— Это как? — повернувшись, и опираясь на мою грудь, малышка приподнимается и серьезно заглядывает мне в глаза.
— Вот так, малех.
— Так не бывает, чтобы была принцесса без короля, должен быть король, — произносит, вздернув носик. Вся такая серьезная, что меня от смеха распирает.
— Ну ты же у мамы есть.
— Мама сказала, что папа уехал далеко-далеко, — она грустнеет на глазах, опускает взгляд, надувает пухлые губки. — Мы ему не нужны, — добавляет, отправляя меня в нокаут.
— Это тебе мама сказала?
— Нет, Дима.
— А кто такой, Дима?
— Мальчик.
— Ну я понял, что не девочка. Что за мальчик?
— Он хороший, — видно, уловив едва заметную злость в моем голосе, малышка начинает тараторить, — он мой друг, мы вместе играем, когда мы с мамой ездим к тете Кате.
— Так Дима сын тети Кати? — не знаю, на кой черт мне эта информация.
— Нет, — она качает головой, — просто он живет в большом доме, который построили тетя Катя и дядя Максим, там много-много людей, они там живут, потому что у них своего дома нет.
Ничерта не понял.
— Ясно, а почему Дима так сказал?
— Потому что он папе тоже не нужен, как я, — она все также смотрит куда-то вниз, губы дрожат, щечки надуваются, явно старается сдержаться и не заплакать, а мне как-то совсем не по себе становится, маленькая она еще, чтобы о таких вещах думать.
И теперь мне понятнее ее привязанность становится.
— Эй, ты чего, плакать удумала?
Качает головой, но на меня не смотрит.
— А ну иди сюда, — подхватываю ее на руки, приподнимаю над собой. Малявка тут же забывает о том, что еще секунду назад готова была разреветься, и начинает заливисто смеяться. — Кто плакса? — опускаю ее на кровать и под звонкий смех начинаю щекотать.
— Не я, не я, Егор.
— Не ты?
— Нет.
— А кто?
— Никто, — продолжает смеяться, извиваясь.
— Ну раз никто, тогда ладно, — прекращаю над ней издеваться, обнимаю и притягиваю к себе. — Сказку-то продолжать будем?
— Да, — кивает.
— Ну тогда слушай…
— А ты нас не бросишь? — перебивает снова.
У меня ком в горле встает. Нет, не потому что у меня ответа нет, он-то как раз есть, а потому, что спрашивает она настолько открыто и с такой надеждой в голосе, что меня на части просто рвет. Папаша у нее козел, конечно, конченный.
