все, разумеется. Пришло время и решилась.
— В смысле, вы с Киром тоже долго грызлись. Что он сделал такого, что ты в итоге ему поверила?
— А-а-а, — прыскает она, автоматом отменяя поставленный мне диагноз. — Ничего сверхъественного Дань. Кир просто до последнего оставался собой. Страшно было, а без него уже совсем никак. Доверие потом само пришло.
— Что пришло — хорошо. И хорошо, что ты из вредности прогонять не стала.
Полина вздыхает, с укором глядя мне в глаза.
— Что, прям сильно девочку обидел?
— Да то старая история, — морщусь закуривая. — Вот только вроде бы всё наладилось, а оказалось фальстарт. Самое смешное знаешь что? Когда-то я сам оттолкнул её. Предложил встретиться через время свободными и, собственно, себе в этой свободе ни разу не отказал. Был уверен, что она переболеет мной. Правда, на самом деле это ни черта ни смешно…
— Не простила?
— Кажется, всё-таки переболела.
Я выкручиваю на максимум музыку. Не хочу больше разговоров. Особенно вопросов. Лимит откровенности на сегодня исчерпан. Но о том, что уже произнесено не жалею. Мне нужно было это озвучить. Нужно было распробовать на вкус свою ошибку и посмотреть правде в глаза. Чтобы понимать, что теряю… Надеюсь, ещё теряю. И надеюсь, ещё не поздно.
— Скучали? — Лис ныряет в салон, благоухая, как алкаш в день получки.
— Ты там накатил в одиночку, что ли? — с подозрением кошусь на друга, заводя мотор.
Он демонстрирует исколотые ежовыми иглами ладони.
— Руки продезинфицировал, перекись закончилась. Не отвлекайся, погнали.
Усмехнувшись, трогаю машину с места. Биты по ушам. Глаза строго на дорогу. Потихоньку накрывает понимание необратимости происходящего. И сейчас важно сохранять холодную голову. Не поддаваться подначивающему крушить отчаянью. К чему я особенно близок, когда свет выхватывает сверкающий глянцем внедорожник, стоящий у Анькиных ворот.
Ну здравствуй, Анюта. Будут тебе, любимая, орхидеи. Будет тебе какао с корицей. И даже селезня матёрого поджарю. Всё для тебя.
Незваный гость
Анна
— Нас всё ещё ждут мои родители, — сдержанно улыбаюсь в требовательные губы Артёма.
— Они у тебя замечательные, — его пальцы проскальзывают под вырез платья, медленно поглаживают кожу над кружевной кромкой бюстгальтера. — Уверен, им хватит такта не врываться на кухню, предварительно не прокашлявшись.
— Я представила тебя, как друга. Не заставляй меня краснеть перед ними, — крепче сжимаю руками его плечи, борясь с желанием оттолкнуть. Тело вполне себе реагирует на мужские ласки, но отключить голову пока не получается. Ничего не могу с собой поделать.
Он целует меня за ухом, заставляя покрываться мурашками от обычной приятной щекотки. В комнате уютно пахнет выпечкой: корица и яблоки. Это остывает мамин фирменный пирог, ожидая своего часа. Артём вызвался мне помочь под предлогом, что поставит охлаждаться шампанское. В итоге бутылка так и стоит на столе позабытая.
Я не спешу его отталкивать. Это первый раз, когда прикосновения Старшинова не вызывают во мне желания сбежать. И это добрый звоночек. Мы у меня дома. В безопасности. Вокруг родные стены, любимые обои в мелкий бежевый цветочек, а ещё уверенность, что дальше пары поцелуев дело не зайдёт.
— О чём задумалась?
Перевожу взгляд на Артёма. Не могу сдержать вымученной улыбки. Не хочу обижать его признанием, что просто бездумно рассматривала обои.
— Ты потрясающе целуешься, — выдаю безобидную часть правды.
Опыта у него действительно не отнять.
Он открывает рот, будто хочет что-то сказать, но затем просто сжимает челюсти. Сдерживается. Мы молча смотрим друг другу в глаза. У меня нет от него секретов. Есть неприятная правда, которую незачем лишний раз обсуждать. Если не ворошить прошлое словами, оно со временем уляжется, как ил на дне озера. Останется только прозрачная ровная гладь.
— Всё хорошо, Анюта. Не хмурься. Я поспешил.
Синева его радужек полыхает голодом. Радует, что у Артёма железный самоконтроль. Сходства с Севером я бы точно не пережила. Даже в одержимости.
— Мы уже неприлично задерживаемся, — отвожу взгляд, не зная, что ещё сказать.
Пытаюсь прогнать двоякое чувство вины одновременно перед собой и перед ним. Мы не делаем ничего плохого. Желание построить отношения, оно обоюдное. Вот и мать говорит, что это главное. Я хочу быть с ним, хочу покоя. Он хочет быть со мной. Очень…
— Подожди. Тебя выдаст румянец, — хрипло шепчет Артём. — Ты говорила, что наморозила ягод на зиму?
— Ну да, — растерянно смотрю на него. — для выпечки. Там, внизу в морозилке…
Не успеваю договорить, а он уже достаёт первый же контейнер.
— Что тут у нас? М-м-м… клубника. Беленькая почти вся, покрытая инеем. Отлично. Анют, закрой глаза.
— Зачем? Ла-а-адно, — сдаюсь, не устояв перед его улыбкой. — Надеюсь, ты не собираешься её… Ох…
Обжигающий холод проходится вдоль ключицы. Лёд по коже — тепло по сузившимся венам. Дрожь цепной реакцией прокатывается по телу. Так и стою ошеломлённая. Это так… Так… Как бывает только, когда на меня смотрит Север.
— А-а-ань, — вымученный стон разбивается о мой висок. — Если бы мы были сейчас одни…
— Мы не одни, — зябко растираю руками плечи.
Чувство такое будто выпал первый снег. В июле. На моей кухне.
Шок и зыбкое ощущение чуда, которое никто кроме тебя не видит. И поэтому чужое присутствие рядом мешает. Раздражает.
Только в реальной жизни чудес не бывает.
«Или мы просто перестаём в них верить», — приходит вдруг в голову.
Почему-то сразу становится жалко: себя, Артёма, всех. Мы вырастаем, обжигаемся, разочаровываемся и в какой-то момент просто становимся чёрствыми.
— Прости. Я, кажется, заигрался.
Артём отворачивается. Его голос звучит сухо, отчуждённо как-то.
— Это было неожиданно, — опускаю голову. Сжимаюсь вся. — Всё в порядке.
Я не вру, но гордиться здесь нечем. Полуправда то же самое, что полуложь, но почему-то настоящим жить пока сложнее, чем прошлым. А жизнь не спрашивает. Она просто бежит своим чередом.
Старшинов рассеянно бросает ягоду на дно одного из стоящих рядочком бокалов.
— Моим будет, — роняет едва слышно в тишину. — Я схожу, лицо умою, если ты не против.
Злится. Я предупреждала, что обоим будет тяжело, а он отмахнулся. Теперь бесится.
— Нет, конечно. Ванная — вторая дверь по коридору.
— Буду ждать тебя со всеми в гостиной.
— Хорошо, Артём.
Дожидаюсь, когда он выйдет и закрываю лицо руками. Вечер только начался, а я уже так устала, что улыбку хоть нитками к лицу пришивай. Знаю не время, но мне нужна перезагрузка. Прошмыгиваю на задний двор. Щелчок зажигалки, вороватая затяжка. Фоном музыка. Соседи что-то празднуют, гомон стоит на всю улицу.
В лёгких никотин, в голове мысли. Очень много мыслей, особенно тех, о которых думать
