class="p1">Ярослав глубоко вздыхает и переплетает наши пальцы.
– Прости. Я не собирался тебе грубить, просто… – осекается, а я напрягаюсь в ожидании продолжения фразы, – не бери в голову.
И в этот момент я словно ощущаю, как ему одиноко и больно. Сглатываю горечь и пытаюсь придумать, как бы его вывести на разговор. Но не до конца развеявшийся после наркоза туман в голове дает о себе знать.
– У тебя что-то случилось? – сжимаю его пальцы крепче и ловлю его удивленный взгляд на наших переплетенных руках.
– С чего ты взяла? – голос Яра садится и превращается в шепот.
– Не знаю, просто чувствую, – тоже перехожу на шепот и наклоняюсь ближе к Бородину.
В полумраке палаты наша близость кажется такой правильной и такой уместной. Я словно всю жизнь рядом с ним была.
– Снеж, – он сокрушенно качает головой, и его кадык дергается, – это как раз мои тараканы.
– Расскажешь? – кажется, я не замечаю, как мы становимся ещё ближе.
Но я не против, наоборот, сама неосознанно тянусь к нему.
– Испугаешься ведь, – горькая усмешка кривит красивую линию губ.
Мотаю головой, и Яр сдается. Его плечи опускаются, и сам он как-то весь расслабляется.
– Ну, смотри, я предупреждал.
Ярослав
Прикрываю глаза, собираясь с мыслями, но продолжаю стискивать руку Снежинки. Потому что сейчас рядом с ней мне хорошо.
Как домой вернулся.
Она не отрывает от меня своего взгляда, чувствую тепло на щеке. Или меня уже нехило так глючит от происходящего. Но она вроде даже не боится.
Смело.
Потому что своих тараканов боюсь даже я.
– Яр, – возвращает меня в палату её шепот.
Хмыкаю и перевожу взгляд на окно. Не могу смотреть на свою девочку, когда предстоит рассказать, какие скелеты прячутся в моем шкафу.
– В моей семье сейчас все непросто, – неосознанно вожу пальцем по прохладной коже. – Точнее, даже не так. Все капец как напряжно.
В ответ молчаливая поддержка.
– Все эти выходные я только и делал, что искал маму по всем больницам города.
Снежинка пораженно охает и прикрывает рот ладошкой.
– Что с мамой?
Нервно дергаю плечом.
– Если бы я знал. Я не смог найти её нигде. И отец ещё… – выплевываю с презрением.
– Что отец? – вопросительно выгибает бровки, а мне хочется разгладить складочку на лбу.
Снова прислоняю её руку к щеке.
Мне так проще. Дышать не так тяжело. В груди не так больно от того, что в жизни полная лажа происходит.
– Не говорит. Когда я сообщение написал тебе, мне как раз рассказывали, как отец увез маму из дома с вещами, – тяжело сглатываю и затыкаюсь.
Жду, что ответит Снежинка.
– Может, не просто так он не говорит? – прерывает тишину её тихий голос, а я дергаюсь от неожиданности.
– Ты не понимаешь, – начинаю злиться, что она на стороне отца.
– Так объясни, потому что сейчас я и правда мало что понимаю.
Она проводит большим пальцем по моей щеке, и я плыву от этого невинного прикосновения. Удар сердца посылает по телу дрожь. Просто оттого, что Снежинка так близко сейчас.
– Папа, – вдох застревает где-то на подходе, и я насильно проталкиваю воздух в легкие, – в общем, мама его боится. Он изменился, после того как пришел на пост губера. Стал слишком жестким и требовательным. И это отразилось на нашей семье. На маме в первую очередь. В последнюю нашу встречу она прятала синяки на запястьях. И я догадываюсь, откуда они. И теперь непонятно, куда он её дел.
На последней фразе не могу сдержать злобного рыка.
Снежинка закусывает губу, и она тут же белеет. Впиваюсь взглядом в её зубки и с трудом сглатываю.
– Мне жаль, – шелестит, а я готов взвыть от эмоций, которыми в меня швырнули.
За что мне такая девочка? Такая родная, что даже дышать рядом с ней больно, потому что ребра стискивают сердце.
– Прости, – только и могу выжать из себя, но не в состоянии разжать пальцы.
И, кажется, Снежинка немного морщится, когда стискиваю её запястье сильнее.
– За что? – блуждает взглядом по моему лицу.
– За то, что я тебе такой проблемный достался, – ухмыляюсь.
Она выгибает бровь, и я уже готовлюсь к чему-то фиговому.
– А ты мне достался? – уголок её рта дергается в попытке улыбнуться.
По блеску в глазах понимаю, что она меня дразнит. Встаю с кресла и угрожающе нависаю над Снежинкой. Её глазки в панике начинают метаться по палате, а у меня кровь вскипает.
Сдергиваю её с кровати и падаю обратно в кресло. Снежинка верещит, пока я усаживаю её к себе на колени.
– Что ты делаешь, Бородин? – смеется и встречается со мной горящим взглядом.
Прикладываю палец к её губам, и она затихает.
– Хочешь, чтобы сюда на твои визги сбежался персонал?
Мотает головой. Медленно отвожу руку, а она прищуривается.
– Что ты делаешь? – шепотом, напротив моего рта.
– Я тебе достался, – почти соприкасаемся губами, и я с наслаждением слежу за тем, как расширяются её зрачки, – фиг теперь отмажешься. Вот такой вот весь проблемный.
Непроизвольно поглаживаю прооперированную ногу. Руки Снежинки покрываются мурашками, а я хмыкаю при виде этого зрелища.
Черт, когда я успел в неё влипнуть?
– Ты же говорил, что я не для тебя? – облизывает губки.
– Я передумал. Ты ни для кого — только для меня, – провожу костяшками по нежной покрасневшей щечке.
Она хмурится, а я пытаюсь не впадать в панику. Лоб покрывается морщинками, пока Снежинка что-то усиленно обдумывает.
– А что будет, когда я тебе надоем? – поднимает глаза, полные страха и сомнений.
Мне словно под дых дают в этот момент.
– С чего бы ты мне надоела? – держу в узде готовую всколыхнуться злость.
– Ну, – проводит пальцем по моей груди, и тут же злость начинает довольно урчать внутри, – тебе всего восемнадцать, ты красивый, спортсмен, впереди ещё столько девчонок. Зачем тебе какая-то калека?
Грустная улыбка, от которой хочется завыть.
Дергаю её за подбородок, заставляя посмотреть мне в лицо.
– За надом. При чем тут возраст вообще?
Пожимает плечами.
– Снежинка-а-а-а-а, ты теперь моя. Я никому не говорил того, что сейчас рассказал тебе.
