к ней нельзя посторонним.
– Я не посторонний, я одноклассник, от класса с подарками пришел, – поднимаю пакет со всякими вкусняшками и трясу перед лицом молодой медсестры.
Пытаюсь вложить все свое обаяние в улыбку.
– Я передам, – она протягивает руку и пытается забрать у меня пакет.
Одергиваю свою руку и кручу головой.
– Не-а, мне самому доверили передать и обнять нашу любимую одноклассницу.
Девушка закатывает глаза и мотает головой.
– Нельзя, – жестко обрубает она, а я сдерживаю разочарованный стон.
– Ну мне очень надо, – предпринимаю последнюю попытку уладить все нормально.
– Я сказала «нет». Девушка после операции, и она сейчас все равно спит.
– Так я подожду, – скалюсь изо всех сил, но медсестра только вперивает в меня строгий взгляд.
Выдыхаю сквозь стиснутые зубы и отступаю.
Ладно. Достаю телефон и какое-то время всматриваюсь в экран.
Черт. На весах встреча со Снежинкой и возможность поговорить наконец нормально и все прояснить.
Но как же не хочется делать то, что я собираюсь.
До ломоты в суставах не хочется, блин.
Осматриваю ещё раз пустой коридор больницы и сползаю по стенке. Делаю рваный вдох и нажимаю на кнопку вызова, пока внутри разворачивается маленький протест.
Но все же Снежинку я хочу увидеть больше!
Тарабаню пальцами по жесткой ткани джинсов и не свожу взгляда с плаката на стене напротив.
– Слушаю, – голос отца звучит глухо, и меня слегка передергивает.
– Пап, – сглатываю подступивший к глотке комок и делаю вдох, – не отвлекаю?
– Да уж для сына найду время, – усмехается отец, и я давлю раздражение. – Что-то случилось?
– Мне нужна твоя помощь, – корчусь на последнем слове, трясу головой, чтобы не дать заднюю и трусливо не скинуть вызов.
– Я тебя слушаю. Яр, я пока ещё не приобрел пророческие способности и мысли читать не умею, – прикусываю щеку, потому что в эту минуту мне кажется, что у нас с отцом все как прежде.
Слегка ударяюсь затылком о стену и бросаю взгляд вглубь коридора. Там ни души, и это почему-то придает мне сил.
– Мне нужно попасть в больнице в одну палату.
В трубке воцаряется тишина. Одергиваю телефон от уха, убеждаясь, что отец все ещё меня слушает.
– Что с тобой случилось? – я слышу в голосе отца… страх?
Да ну нет, быть не может. Это все из-за недосыпа и усталости, которая накопилась за три дня.
Отцу ровно на сто процентов плевать.
– У меня все хорошо. Мне нужно к… – затыкаюсь, думаю, как бы это правильно донести-то, – к девочке из класса.
– К девочке? – удивленно переспрашивает отец и резко выдыхает. –А что с девочкой?
– Блин, ну это важно, что ли? – закатываю глаза и злюсь на ненужные вопросы, которые тянут время.
– Яр, тебе нужна помощь? – а вот и знакомые властные нотки в голосе отца.
– Это нечестно.
– Нечестно сейчас мне ничего не говорить. Как я могу помочь, если не понимаю сути проблемы? Может, ты в психушку пытаешься прорваться? Тогда извини, но я тут не помощник.
Начинаю ржать и слышу ответный смешок.
Ну точно усталость наваливается неподъемной ношей. Потому что я не ржал с отцом уже… около года.
– Да какая психушка, пап. В хирургии областной. А девочка после операции.
– Как зовут девочку?
Мнусь. Черт…
– Зимина Снежана Дмитриевна.
– Понял, будет тебе свиданка.
– Да какая свиданка? – снова закатываю глаза и прикусываю костяшку пальца.
– Ну а что это?
– Спасибо за помощь. Пока.
Собираюсь сбросить вызов, пока совсем умом не тронулся от такого разговора с отцом.
– Яр, – слышу приглушенный голос и возвращаю трубку к уху.
– М?
– Я завтра в школу приеду. Разговор есть серьезный.
– По поводу? – предчувствие чего-то нехорошего на мгновение ослепляет, и я зажмуриваюсь.
Нутром чувствую, что касается мамы. И это пугает.
– Завтра утром. Все. Пока.
Снежана
– Бороди-и-и-и-ин, – пересохшими губами пытаюсь позвать так, чтобы услышал.
Яр дергается, и мы встречаемся взглядами.
Двигается ближе к кровати, а я пытаюсь поудобнее усесться. Морщусь от недолгого помутнения в глазах.
– Ты куда собралась? Тебе можно двигаться? – выстреливает вопросами, а я только хмыкаю.
– А что бы нельзя? – бросаю красноречивый взгляд на перевязанную ногу.
Яр прослеживает за моими глазами и напрягается.
– Как прошло все? – кивает на лодыжку.
– Вроде как хорошо, хотя мне могли присниться слова врача, – пожимаю плечами, и меня награждают возмущенным взглядом.
– В смысле присниться? То есть ты не знаешь точно?
Мне кажется или в его голос просачиваются нотки отчаяния?
– Ну я была под наркозом, могла что-то нафантазировать, – карие глаза в ужасе округляются, а я сдуваюсь.
А под глазами темные круги, при виде которых сердце болезненно сжимается.
– Выдыхай, Бородин, все прошло хорошо.
И он реально выдыхает. Упирается лбом в кровать рядом с моей рукой, лежащей вдоль тела.
– Почему ты не сказала про операцию? – голос приглушает то, что он говорит куда-то вниз.
Пальцы покалывает от дикого желания зарыться в его кудряшки. Стискиваю руку в кулак, чтобы не повестись на поводу у этой странной потребности, но сдаюсь.
Неуверенно прикасаюсь к пряди темных волос, и Яр вздрагивает. Поднимает глаза на меня, а я одергиваю руку, но он успевает поймать.
Прислоняет к щеке и снова ложится лбом на кровать.
– Почему?
Почти не соображаю и пытаюсь вспомнить, о чем именно он спросил.
А, точно! Про операцию. Почему не сказала.
– Я хотела, – откашливаюсь, потому что горло скребёт после сна, – но сначала ты узнал про папу, потом сообщение написал.
Яр передергивает плечами и хмыкает.
– Ага, тут мой косяк. Я думал, что это Глебас.
– Ну да, Глеб и Снежана — почти одно и то же.
– Снежинка, – выдыхает он и делает глубокий вдох.
– Что?
Непонимающе хмурюсь. Хочется видеть его лицо, но Ярослав не торопится отрывать его от кровати.
– Не Снежана, а Снежинка, – поправляет меня, – записана у меня.
– Неважно.
Поворачивается. Смотрит в глаза пристально.
– Важно. Все, что касается тебя, – важно.
От этих слов сердце совершает тройной кульбит, а уголки губ разъезжаются в стороны.
– Не подмазывайся. Ты меня отшил.
