него даже голос немного прорезается с шепота на хрип. А на ночь мне разрешают остаться с ним. Мы нормально засыпаем только под утро, еще раз сменив ему футболку и наволочку.
Так заметно, что Платону приятна наша забота. Арина говорит, он обычно отфыркивается и всех от себя гонит, а сейчас, как домашний котик, позволяет поить себя молоком и гладить. Смешной, очень любимый, очень теплый и очень родной. Мне нравится быть нужной гордому Калужскому. Приятно, что он не боится больше показать свою уязвимость.
Ранимый, добрый, заботливый. Вот, что спрятано под броней у сына прокурора. И это все он показывает только самым близким — Арине, Гордею и… мне.
* * *
Платону становится легче только через три дня. Температура стабилизировалась в районе тридцати семи и пяти. Голоса по-прежнему почти нет, еще и нос заложило.
Семейный врач сделал мне справку, чтобы я без проблем закрыла пропуски занятий в лицее. Закончив, спешу домой. Платон встречает меня в моей комнате.
— Ты зачем встал?
— Да мне нормально уже, — хрипит он.
Прокашливается. Вижу я, как ему нормально!
— Кошка, я задолбался лежать, а тут тобой пахнет, — хитро улыбается. — Как дела?
— Север с Максом про тебя спрашивали. Слушай, а как теперь с футболом? — вспоминаю, что он пропустил свои первые тренировки в клубе.
— Нормально все, я с тренером говорил сегодня. Такие моменты прописаны в контракте, так что не переживай.
— Я за тебя переживаю, а не за футбол. Выйди, пожалуйста. Я переоденусь.
— Отвернусь, — подмигнув, поворачивает голову к окну.
Упрямство включилось у него в первую очередь, как только простуда стала отступать. Ладно, верю.
Меняю форму лицея на спортивные штаны и футболку. Разрешаю ему повернуться.
— Ты обедал?
— Тебя ждал, с тобой вкусно. А еще нам очень надо поговорить.
— Это не может подождать еще пару дней? У тебя горло, — напоминаю ему.
— Сейчас хочу. Это правда важно, Сонь.
— Ты меня пугаешь. Что-то случилось? — присаживаюсь на кровать рядом с ним.
— Давай поедим сначала, потом поднимемся ко мне и там ты меня выслушаешь. Окей?
— Окей, — вздохнув, беру его за руку.
Идем в столовую. Арина тут же прислоняется губами к его лбу, проверяя температуру. Следит, чтобы мы оба нормально поели.
Платон задумчиво ест свой суп-пюре, все время поглядывая на меня. Складывается такое ощущение, что он морально настраивается. Меня охватывает тревога. Что еще успело случиться за полдня?
Помогаю Арине убрать со стола. Платон просит ее не вламываться в его комнату без стука и уводит меня за собой.
— Иди ко мне, — садится в кресло, сажает меня к себе на колени. — Я кое-что расскажу, ты меня до конца дослушай, ладно? Только потом делай выводы, — просит, проталкивая свои пальцы между моими. Сжимает их в замок.
— Платон, мне правда уже страшно.
— Мне тоже, но я надеюсь, что ты поймешь.
Платон
Меня еще штормит после трех суток с высокой температурой. Сверху накладывается волнение и чем ближе ко мне кошка, тем мне сложнее решиться. Моя заботливая и очень обязательная девочка забросила учебу и провела со мной самые тяжелые дни простуды. Я оценил и проникся. Столько тепла и внимания у меня не было никогда. Принимать его непривычно. Не сразу понятно, как реагировать. Помогли ее улыбки и обеспокоенные взгляды. Приятно осознавать, что моей кошке просто нужен я и она переживает именно за меня, а не за сотню косвенных причин, которые могут быть со мной связаны, такие как деньги, связи или репутация.
Мне сейчас собственными руками придется все испортить между нами. Страшно очень. Гордей считает, что Соня поймет ситуацию правильно, а меня все равно трясет и скрыть это не получается.
Кошкины пальчики забираются мне в волосы. Она гладит меня по голове, заглядывает в глаза, ожидая, что же я скажу. Ловлю ее губки. Мы целуемся, и я украдкой дышу ее весенним запахом. Вдруг больше не подпустит. Я же не смогу без нее теперь, но я должен сказать сам. Обязан! Тянуть дальше нельзя. Как поведет себя дальше отец, предполагать сложно. Он у нас очень непредсказуемый товарищ.
И я решаюсь, так и не отпустив кошку с колен. Обещала дослушать. Попробуем…
Делаю глубокий вдох.
— Я знаю, кто виноват в вашей аварии, — прыгаю в ледяную воду со скалы.
Все органы, все мышцы в моем теле напрягаются до боли. Кошкин взгляд застывает. Она смотрит мне прямо в глаза, а я понимаю, еще не выплыл. Меня утягивает глубже на дно. Надо выкарабкиваться. Она же умничка у меня, надо всего то правильно разложить перед ней всю картинку.
— Ты обещала дослушать, — напоминаю Соне и на всякий случай прижимаю крепче к себе. — Мой отец был в той машине, что врезалась в вас, — ее зрачки расширяются.
Красивые зеленые глазки очень близко, я вижу в них первые эмоции, только определить никак не могу, что же вертится в эту секунду в очаровательной рыжей головке.
— Ты же помнишь, Сонь, дорога была ужасная. Отец торопился и не справился с управлением. Он же вытащил тебя из машины в ту ночь и привез к нам. Нашему крутому прокурору пришлось очень постараться, чтобы эта история не всплыла в прессе и никак не навредила его карьере.
Соня с трудом сглатывает, дышит через раз, машинально заламывает свои пальчики. Беру ее за ладошку, стараюсь хоть немного успокоить, поглаживая по ней. Молчит послушная девочка.
Надо говорить дальше…
— Отец вложился в лечение твоей матери, помог с похоронами Владимира и … — прикусываю язык, замолкая на пару секунд. — Проплатил тебе лицей, потому что с гранта тебя сняли из-за того, что доки вовремя не подала. Прости за то, что не сказал раньше. Я не мог. Сначала из-за отца, потом из-за тебя. Испугался. Но ты смотри на это с другой стороны, кошка. То, что случилось, уже не изменить. Твоя мама в лучшей клинике, ее лечат лучшие специалисты, а через месяц он хочет отправить ее в Израиль и там твоя мама может встать на ноги. Ты учишься в лучшем лицее города, который открывает очень хорошие перспективы для поступления. А еще…
—
