Весь мой авторитет рушится. Вообще все вокруг рушится. Что там втирала мне психолог? Любовь — это приятно? Нет, я оказался прав. Любовь — это больно. Без нее я так не загонялся. Мне было все равно, и я адаптировался к этому состоянию. А теперь что? Зачем мне эти чувства? Их придется вырывать с корнем.
— Поднимайся, ты заледенел весь, — брат пытается меня поднять.
— Уйди, я сказал! — отталкиваю его, все же задрав голову.
— Оу… — он смотрит на меня удивленно.
Быстро вытираю с лица слезы, они все равно падают с ресниц одна за другой. Я с детства не плакал.
— Встань, — снова пытается меня поднять.
Я уже не на корточках, я задницей сижу на промерзшем тротуаре.
— Я сам поговорю с отцом, — брат протягивает мне руку. — Встань, я сказал, — хватает меня за предплечье и дергает наверх. — Мне есть, что ему предложить.
— Гордый…
— Тихо. Все, братишка, — он крепко меня обнимает. — Нормально все будет, — хлопает меня по плечу. — Идем внутрь, тебя надо отогреть. А то что я Соне скажу? Сходили в клуб, и ты заболел? И про тренировку не забывай, — напоминает Гордей.
— Не говори никому, — вытираю с лица следы собственной слабости. Дышу еще пару минут успокаиваясь. — Ты реально это сделаешь? — торможу его у входа. — Эта мотошкола… ты в нее столько вложил.
— Школу я позже новую открою, а брат у меня один. Этот кусок земли поможет укрепить связи отца гораздо сильнее, чем твой вынужденный брак с дочкой помощника губернатора. Он не откажется. А теперь выдыхай, успокаивайся и пошли внутрь. Я же обещал, что мы придумаем. Придумали.
София
Проснулась очень рано от ощущения, что мне пусто и беспокойно. Платон не заходил. Я даже не знаю, вернулся ли он после клуба или их еще куда-то понесло. В груди сонно зашевелилась ревность. Пнула ее подальше и встала с кровати.
Никаких особенных планов на сегодня нет. Я умываюсь и без завтрака устраиваюсь на подоконнике с книгой. В доме тихо. Даже Арина еще не заходила. Уж она обычно первым делом прибегает, беспокоясь, чтобы я обязательно поела.
Тем интереснее становится, что же происходит.
Решаюсь выйти и посмотреть. В просторной гостиной никого, в столовой тоже. Ставлю ногу на ступеньку лестницы, потом другую, и поднимаюсь на второй этаж. Я здесь была всего пару раз и ни разу не заходила в комнату Платона. Так вышло, что он все время проводит в моей.
Где она расположена, я помню. Их с Гордеем спальни находятся рядом. Веду пальчиками по стене, прохожу одну дверь. Закрыто. Тихо. Подхожу ко второй. Останавливаюсь. Снова в голову лезут какие-то дурацкие мысли. А вдруг он там не один? Я слышала от персонала, что Платон часто приводил разных девушек домой после ночных загулов. Гоню эти мысли. Он не станет, не поступит так.
Стучу. Никто не отвечает, и я решаюсь ее открыть.
В его спальне задернуты плотные шторы и царит полумрак. Большая мальчишеская комната. На стене огромная плазма, под ней приставка, рабочий стол, ноутбук, плакаты на стенах. Смятая одежда на стуле. В углу валяется расстегнутый рюкзак, а сам хозяин этого безобразия сладко спит, завернувшись в одеяло.
Один.
И с чего я решила, что может быть иначе? Я ведь доверяю ему. Правда доверяю. Мне просто чуть-чуть волнительно, вот и все.
Плотно прикрыв дверь, подхожу к кровати, сажусь. Не удержавшись, с улыбкой прикасаюсь к его взъерошенным волосам. А они влажные. Платон тихо стонет и стучит зубами. Прикладываю ладошку к его лбу. Горячий. Очень горячий! На всякий случай проверяю еще и губами. Калужский открывает глаза.
— Дай воды, — хрипит он.
Оглядываюсь. Ни стакана, ни бутылки не обнаруживаю.
— Сейчас принесу.
Бегу вниз, вспоминая, что в ванной была аптечка. Переворачиваю ее в поисках градусника и жаропонижающих. Прячу все в карман, иду на кухню за водой. На обратном пути встречаюсь с Ариной. Она как раз входит с улицы, отряхивает снег со своего пальто и ботинок.
— Соня, привет, — улыбается мне. — Платон встал? Вы ели?
— Он заболел. Вы извините, я побегу.
Не дожидаясь ответа, со всех ног несусь наверх. Помогаю ему попить, ставлю градусник. В комнату входит обеспокоенная Арина.
— Температура? Высокая?
— Меряем, — машинально глажу его по волосам.
Электронный градусник пищит. Забираю. Тридцать девять. Капец! Сходили в клуб, называется! Они там что, под открытым небом всю ночь сидели?
Арина вызывает врача, сама дает Платону таблетки.
Пока доктор до нас добирается, температура у Калужского немного падает. Помогаю ему переодеться. У него не то, что футболка, штаны все оказались мокрые. Зато ему становится легче. Перестали стучать зубы и взгляд не такой затуманенный.
— Ты почему не позвал, когда тебе стало плохо? — ругает его Арина, а Платон говорит с трудом.
Врач приезжает, осматривает его, делает укол, выписывает таблетки. Говорит, если высокая температура будет держаться, моего Калужского заберут в больницу.
Арина приносит нам по стакану теплого молока с медом. Я помогаю Калужскому сесть, поправляю подушки.
— Так приятно, — он вымученно улыбается, морщится, глотать ему очень больно. — Не уходи, ладно? — просит меня.
— Не уйду. Ты Арине не ответил, мне хотя бы скажи, чего не позвал? Надо было позвонить, я бы тут же пришла.
— Будить не хотел. Мы вернулись в четвертом часу. Вроде нормально было, а потом накрыло. На улицу выходил в одной футболке. Замерз. Все хорошо будет, не волнуйся, котенок. Просто побудь со мной.
Обнимает меня, удобно устраивая голову на плече. Смотрим всякую ерунду по телевизору, пока температура опять не начинает стремительно расти вверх. Платон плотнее укутывается в одеяло, прижимается ко мне и засыпает. Я его жар чувствую даже через слои одежды и идея с больницей начинает казаться мне просто отличной.
После обеда к нам заглядывает Гордей.
— Извини, это я не уследил, — улыбается мне. — Если что, сильно не паникуй, он всегда так болеет. С высокой температурой.
Только мне от этого не легче, я все равно очень переживаю, видя на градуснике цифры выше тридцати девяти.
Арина сама делает Платону уколы. Они помогают. К вечеру у
