Он на удивление быстро нашел общий язык с писательницами.
— Однако в сказанном тобой немалая доля истины. И я хочу, чтобы ты знала: я очень сожалею о том, что испортил тебе деловую поездку. Больше такого не повторится.
— Больше меня скорее всего никуда и не пошлют.
— Тогда можно гарантировать, что никогда больше ничего подобного не сделаю.
Я рассмеялась. Таким я Флейшмана еще не видела. Искреннее раскаяние не было его сильной стороной, вот и получалось не очень. Но он старался.
То есть сделал шаг в правильном направлении.
— Ничего ты не испортил, — пришлось признать мне. — В принципе ни-че-го.
— Но твое свидание с этим парнем…
— Дэном. — Я вздохнула. — Это было не свидание.
А что еще я теперь могла сказать?
Его брови сошлись у переносицы.
— Куда он подевался? Почему вы не остались в баре?
— Он поднялся к себе, как только мы вернулись в отель. Хотел лечь спать, чтобы успеть на ранний рейс. — Тут я забеспокоилась. — Надеюсь, этот инцидент не усложнит наше дальнейшее сотрудничество.
— А если и усложнит, что с того? — пожал плечами Флейшман. — Писательницы, с которыми я вчера говорил, о нем не очень высокого мнения.
— Он представляет многих наших авторов.
— Правда? Кого?
— Шанну Форрестер, Джой Силвер…
Дальше мне продолжать не пришлось.
— Он агент Джой Силвер? — переспросил Флейшман. — Правда? Я ее люблю.
— У него много хороших клиентов.
— И ты говоришь, он уже уехал?
— Думаю, что да. Возможно, уже находится по ту сторону Скалистых гор.
Завтрак мы закончили в мирной обстановке. Флейшман молчал, занятый своими мыслями. А потом, когда я решила, что уже пора собираться в аэропорт, вдруг спросил, не хочу ли я прогуляться по городу, посмотреть, что тут интересного.
— А что тут интересного?
— Согласно путеводителю, где-то неподалеку огромный книжный магазин.
Мой самолет вылетал в начале первого.
— Уже почти девять.
— Боишься опоздать на наш рейс? Еще масса времени.
Наш рейс?
— Я возвращаюсь вместе с тобой.
— Ты думаешь, мы успеем?
Флейшман небрежно махнул рукой:
— Я никогда не опаздывал на самолет.
Я приняла душ и оделась в рекордное время, и мы направились в «Город книг». Магазин был огромным, чтобы ориентироваться в нем, требовалась карта. В итоге мы провели там больше времени, чем хотели. И конечно же, в аэропорт прибыли, когда очередь к сканерам службы безопасности вытянулась на мили.
В опоздании, правда, был один плюс: я напрочь забыла о тех ужасах, которые поджидали меня впереди. И Флейшман, за что ему отдельное спасибо, купил мне какие-то таблетки от тошноты в газетном киоске в аэропорту. К тому же при регистрации нам дали места рядом.
Короче, мы успели к самому окончанию посадки.
— Мы все сделали правильно, — заявил Флейшман, когда мы торопливо шли по телескопическому трапу. — Если бы приехали раньше, пришлось бы сидеть в аэропорту.
Такая вот у Флейшмана интересная логика.
Когда нас, как скотину, прогоняли мимо первого класса, я увидела знакомого мужчину, который сидел в большом, обитом кожей кресле с бокалом «Кровавой Мэри» в руке. Дэн!
Словно почувствовав мой изумленный взгляд, он поднял голову. На мгновение смутился, но тут же пришел в себя. Ослепительно улыбнулся:
— Какая приятная встреча!
И это для него ранний рейс? В половине первого?
Меня так и подмывало стукнуть его по голове. Зачем он вчера мне врал? Боялся, что я возьму его в заложники в баре отеля?
— Может, вместе поедем в Нью-Йорк? — предложил он.
— С удовольствием.
— Приглашаю на ленч.
Я засмеялась и двинулась дальше.
Когда мы уселись в плебейском салоне, Флейшман вопросительно посмотрел на меня:
— Говоришь, он хороший агент?
— Да, — выдохнула я и вытащила из кармана на спинке сиденья журнал. — На одну четверть — хороший агент, на три — сандвич с копченой колбасой.
В аэропорту наши с Флейшманом пути разошлись, так что домой я приехала одна. Когда открыла дверь, Уэнди зубной щеткой чистила плинтусы и стыки с полом и стеной, а телевизор был настроен на «Домашний канал».
— Привет! — поздоровалась я.
Подруга посмотрела на меня — радости на ее лице я не заметила.
Но как же хорошо вернуться домой! Я плюхнулась на стул и оглядела квартиру, которой мне так не хватало. Особенно…
В панике я огляделась еще раз. Макса нигде не было.
— Что ты сделала с Максом? — Приходилось признать, что за последнее время я очень привязалась к этому песику.
— Он в тюрьме.
Уэнди указала в угол. Макс сидел в пластмассовом ящике для перевозки собак с дверцей-решеткой из толстой проволоки. Выглядел ящик как тюремная камера. Макс сидел тихо, но в карих глазах стояла мольба и по доносившимся из ящика шорохам я могла сказать, что хвост пребывает в непрерывном движении.
— За какое преступление?
— Он сжевал мои сапоги.
От страха за Максуэлла по моему телу пробежала дрожь. Не приходилось удивляться, почему он такой тихий… Сам факт, что он остался в живых, следовало расценивать как чудо.
— Мне очень жаль.
Она продолжала свое занятие.
— Где Флейшман?
— Решил заехать в Коннектикут и выжать деньги из папаши, чтобы оплатить поездку.
Вот тут она посмотрела на меня.
— Насчет поездки…
— Честное слово, Уэнди, я понятия не имела, что Флейш собирается лететь в Портленд и оставить тебя одну. Ни малейшего понятия.
Она хмыкнула.
— Что между вами происходит?
— Ничего.
— Ты всегда так говоришь.
— Потому что это всегда правда. Ну почти всегда.
— Так он полетел за тобой, чтобы…
Пусть никакого удовольствия мне это не доставило, но пришлось признаваться.
— Чтобы пообщаться с авторами любовных романов.
Она мне, конечно, не поверила.
— Ладно, ответь мне на другой вопрос. Я тут лишняя? Если не учитывать необходимости приглядывать за собакой в ваше отсутствие?
— Как это лишняя? — ужаснулась я. — Что ты такое говоришь? Ты — моя лучшая подруга.
— Точно. Человек, которого ты никогда не слушаешь. Человек, которого начинают воспринимать как пятое колесо в телеге.
Господи! Я даже не догадывалась, что у нее появились такие мысли. А ведь могла бы.
— Извини, Уэнди. Я никогда не хотела, чтобы ты чувствовала себя отрезанным ломтем. Просто ты всегда занята — учеба, работа, все такое…
Судя по количеству грязи, которую Уэнди вычистила зубной щеткой, этой работой никто не занимался с тех самых пор, как плинтусы выкрасили желтоватой краской, то есть лет двадцать, а то и тридцать. Однако мне и в голову не приходило скрести их.
