Уф! Вроде верит! Погнали дальше!
— Только я боюсь... Ты так быстро едешь... Останови, пожалуйста, — это я уже говорю хрипловатым шепотом, наклоняюсь ниже, чтоб поубедительней было, — и мы поговорим... И я все сделаю, как ты захочешь... И сколько захочешь...
Вот честно, ожидаю всего.
Дурь — вещь непредсказуемая, а я — не психолог, да и страшно очень...
Но Вилок начинает снижать скорость, а затем и вовсе тормозит на обочине.
Разворачивается ко мне, лапает за шею, тянет на себя:
— Иди сюда!
Я кокетливо пытаюсь вывернуться:
— Открой двери, не при ней же...
Риска молчит, и, я очень надеюсь, продолжит заниматься тем же и дальше. Учитывая, что уже наговорила тут, чуть мне игру не сбила!
Для того, чтоб подруга все осознала, стараюсь незаметно пнуть ее ногой.
Вилок послушно разблокирует двери.
— Сейчас, подожди, мне неудобно так... — интимно шепчу я, — давай ко мне назад...
Пинаю еще раз недогадливую Риску, чтоб выметалась из машины, а сама прикидываю, как удобнее будет вырубить Вилка. И наверняка чтоб. Он все же сильный парень, а сейчас еще и под дозой, может покалечить...
Риска молча вываливается из машины, Вилок выходит и дергает заднюю дверь.
Уф... Ногами. Только ногами по морде. Разворачиваюсь так, чтоб ударить сразу двумя пятками, собираюсь, но тут раздается скрип тормозов, а потом еще один, Вилок оборачивается удивленно и заторможенно, похоже, дурь начала играть в обратную сторону, на расслабление, и через мгновение его сшибают с ног прямо в повядшую осеннюю траву.
Мат, топот, крики. Вилок воет на одной ноте, а в салон заглядывает злой, как черт, Мишка.
— Живая? — осматривает меня торопливо и, видя, что никаких повреждений нет, заметно расслабляется, — на выход, лягушка-путешественница.
Я оторопело смотрю на брата, еще не понимая, что все закончилось, а затем меня отпускает.
— Ми-и-и-шка-а-а...
Я реву, размазываю слезы по щекам трясущимися пальцами, совершаю какие-то странные, нелепые движения, хочу вылезти из машины и не могу никак...
Ни руки, ни ноги нормально не работают, не слушаются.
В итоге, брат сам меня вынимает, подхватывает на руки, несет к машине, приговаривая ворчливо, что все обошлось, что вовремя успели, и брат Риски молоток, поставил сестре в телефон тревожную кнопку с определителем местоположения, а еще больший молоток, что не стал геройствовать, а позвонил сходу в полицию.
Я слушаю его, смотрю по сторонам. Вокруг как-то слишком много народа, полицейские, какие-то чины в штатском, похоже, люди Рискиного отца, точно... А вот и еще машина, сам отец Риски приехал... Риска, отойдя от непонятно как оказавшегося тут Сома, бежит к отцу, обнимает его. Тот подхватывает ее на руки, уносит в машину...
В стороне стоит Сом, и щека у него красная почему-то. А потом к нему подходит Игорь и молча бьет по зубам.
Больше я ничего не вижу, Мишка уносит меня в машину, заводится и уезжает с места событий.
Я сижу в пассажирском, пристегнутая ремнем безопасности, и только он не позволяет мне сползти вниз с сиденья от шока и усталости.
Глаза закрываются, и думать вообще ни о чем не хочется.
Надо же, совсем недавно я переживала о том, что моего парня не примет мой отец, что нам придется , как Ромео и Джульетте, прятаться... А вот сейчас, побывав в реальной опасности, я понимаю, что все это настолько смешное. И детское.
Главное ведь что? Захар меня любит. Это очевидно.
Я его тоже люблю.
Это тоже очевидно.
А остальное... Такая ерунда, боже мой...
И да, хорошо, что папа ни о чем не знает…
Глава 37
— Захар, боже, ты с ума сошел… — я торопливо втягиваю своего парня в комнату, закрываю окно, зашториваю, предварительно осмотрев местность, — у нас же камеры… Ты что? Сейчас прибегут…
— Тогда надо по-быстрому… — хрипит разбойно Захар и толкает меня на кровать.
Боже… С ума сошел… Папа его растерзает… Хотя, папы дома нет, они с мамой как раз уехали на какое-то пафосное мероприятие, в этот их дурацкий клуб.
Так что я дома одна, но камеры-то работают! И уже засекли присутствие в доме чужака! И Захар прекрасно это знает!
И зачем провоцирует?
Я хочу сопротивляться, хочу высказать ему это все, но не получается.
Он не дает мне подняться с кровати, жадно оглядывает мою фигуру, грудь, в распахнувшемся халате, и глаза его горят решительным дурным огнем.
Мы не виделись вживую с того дня, когда его забрали в полицию за драку с Олегом, и я чувствую в груди сладкое, безумное предвкушение.
Я не ждала его в ближайшую неделю, прекрасно понимая, насколько это глупо и опасно, и что папе надо успокоиться, прийти в себя от мысли, с кем связалась его принцесса, и сама Захара уговаривала потерпеть…
Уговаривала, уговаривала, а сейчас так рада, что он не уговорился!
Так рада, что он, этот невыносимый совершенно нахал, засранец, бешеный драчун, так хорошо меня понимает. Понимает мою суть, мою внутреннюю потребность. В нем.
Я хочу подняться, от его взгляда жарко, невольно появляется желание прикрыться, но Захар коротко командует:
— Лежать.
И я подчиняюсь.
И смотрю, как он, усмехаясь довольно и лениво, медленно стягивает через голову футболку. В этом простом движении столько секса, что мне еще жарче, еще острее. И еще больше хочется его. Его рук, губ, тяжести мощного тела на себе.
Он похудел чуть-чуть, и сейчас все мышцы, до этого залитые, подсушены, выделяются рельефно и невозможно вкусно. Постоянная щетина на лице делает его старше. А голодный взгляд — опасней.
Опасный, сильный, бессовестный парень… И весь мой! Боже, что я такого хорошего сделала в этой жизни?
Хочется его подразнить, вывести.
Раз уж он все равно здесь, то почему бы и не да?
Запрокидываю руки за голову, выгибаюсь, позволяя шелку халатика соскользнуть с груди еще больше, прикусываю губу, смотрю, как стремительно темнеет и без того темный взгляд.
— Алька… — хрипит Немой, и его разговорчивость — прямой признак дикого возбуждения, — сучка… Кошка ты… Хочу тебя… Все время хочу. Думал, сдохну там. Без тебя.
Я тяну руки, и больше он ничего не говорит.
Падает на меня, сжимает, впивается губами в шею, словно маньяк-вампир, рычит, кусает, мнет везде совсем не нежно, грубо, жестко, но мое тело с удовольствием отзывается на эту грубость.
Он не может сейчас по-другому. А я и не хочу по-другому. Так хочу. Грубо и быстро.
Я, вообще-то, тоже скучала. И тоже чуть не умерла.
Особенно, когда папа запретил мне даже думать про Немого.
Это было настолько диким, что я сначала не поняла, что происходит. Думала, ослышалась.
Но нет.
Папа впервые на меня накричал, не захотел выслушать, пригрозил, что Захар так и останется за решеткой, и посадил под домашний арест.
Я настолько была зла, что объявила голодовку даже. И сама заперлась в комнате.
Не хотят меня пускать никуда? Прекрасно! Я сама не выйду! Посмотрим, насколько вас хватит!
Гада Мишку, который все рассказал отцу, предав нашу клятву на пальчиках, я на порог не пустила.
С Вовкой начала разговаривать только после того, как добилась обещания решить вопрос с Захаром.
Мама приносила мне еду, разговаривала. Убеждала потерпеть, объясняла, что папа просто вышел из себя.
Очень не вовремя я со своим новым парнем полезла.
Он еще со старым не разобрался до конца… Как и с его отцом.
От мамы я узнала, что все это время у взрослых шла какая-то большая игра, в которой были замешаны мой папа, отец Олега, еще парочка очень серьезных людей города. Я так понимаю, шла переделка сфер влияния с применением запрещенных методов.
Методы отца Олега папе категорически не нравились, а еще больше не нравилось, что, ввязавшись в авантюру, он неминуемо бы подставился, и его партнер и, как он считал, будущий родственник, получил бы на него компромат… Не очень серьезный, но для папиной должности существенный. На такое можно было пойти, только если доверяешь… Или, как в нашем случае, если планируешь породниться. В подробности меня никто не посвятил, естественно, но сам факт, что папа рассматривал варианты работы с отцом Олега только потому, что мы с Олегом вроде как собирались пожениться, потряс.
