в кулаке футболку, одной рукой подтягивая брата на себя.
Спину стреляет, он быстро сбивает мою руку.
— Ты чего делаешь, придурок? — рычит на меня. — Больно? Я деда сейчас позову, — подрывается Никита.
— Ник! Стой, Ник! Просто скажи мне, о чем ты говорил с ней. Я имею право знать… — устало откидываюсь на спинку своего кресла. Опять придется жрать обезболивающие.
— Да о тебе, придурке, и говорили! — злится он, но возвращается и садится передо мной. — Мне нужно было кое-что увидеть своими глазами и в себе до конца разобраться. Увидел. Разобрался. Пальцем ее не тронул. Да Амелина мне бы его скорее отгрызла, чем позволила к себе прикоснуться. Это твоя девочка, брат. Я не претендую больше, но только с одним условием, — внимательно смотрит мне в глаза.
— С каким? — сажусь удобнее, едва не застонав от боли.
— Ты больше не сдаешься, и мы вместе с ней ставим тебя на ноги.
— Ник, ты знаешь, что они не могут, — вздохнув, прячу лицо в ладонях.
Боль из спины кочует выше, к груди, к горлу. Сдавливает там все так, что вдох сделать становится сложно и челюсть ходуном ходит, зубы скрипят и крошатся на язык.
— Это ты не можешь! Ты! Ты сдался! Ты перестал бороться за себя! — он подрывается и мечется по комнате. — Так вот тебе стимул, Ян — Амелина. Ты включаешься в работу над своей спиной, и она твоя. Нет? Я ее заберу. Она мне как девушка не нужна, но я назло тебе ее заберу! Ты меня знаешь, брат, я это сделаю, и ты каждый день будешь видеть, что мы вместе. Может это станет лучшим стимулом, чтобы ты включился? Давай! Сдайся мне сразу! Не могут они…
— Я не сдавался, — вяло отвечаю.
— Да ладно? — Он сжимает зубы. — За шесть месяцев никакого прогресса. Только хуже. Боли опять постоянные. Ты с таблеток не слезаешь! Не общаешься ни с кем. В больницу ездить отказываешься. Психолога больше не пускаешь. Мне продолжить? Наш спор не закончен, Ян. Я просто немного меняю условия. Потому что, если ты даже ради нее не встанешь, значит не любишь и не нужна она тебе, и я снова буду иметь право претендовать. А теперь свали из моей комнаты. Из-за тебя еще постель менять.
Еду к двери. Останавливаюсь, не разворачиваясь к нему. Брат тяжело сопит и скидывает на пол простыню.
— Я просто перестал верить в то, что может получиться. Устал слушать обещания, которые не выполняются, — говорю тихо, но знаю, что он слышит.
— Все устали, Ян. Ты думаешь, деду легко? Ты видел, как он постарел? Я вчера видел и мне это совсем не понравилось. Или ты думаешь, что я не скучаю по нашим совместным вылазкам в горы. По ночевкам в лесу с гитарой? Ты когда последний раз гитару в руки брал, Ян?
— Не помню…
— Вот и я не помню. Свали отсюда, — просит беззлобно.
— Спасибо, Ник.
— Да пошел ты, — огрызается он.
Укатываюсь к себе, останавливаюсь у зеркала и долго смотрю в потухшие глаза своего отражения. Прокручивая в голове все, что делал Никита с появлением в нашей жизни этого лицея и Василины, уголки губ сами приподнимаются в улыбке. Провокатор хренов! Я даже не заметил, как погрузился в его игру, правил которой все никак не мог разобрать, и повелся на его манипуляции. Надо сказать, это сработало. Во мне включились эмоции.
Выдохнув, закидываюсь обезболивающим и зову «тень». Помогает переодеться, сам я сегодня не могу, таблетки еще не подействовали, а ждать времени уже нет.
Мы быстро завтракаем в столовой, дед рассказывает, что удалось решить по моему вопросу с полицией.
Уже сегодня, пока Василины не будет дома, к ним наведаются органы власти для того, чтобы разобраться в ситуации. И если дед прав, а он обычно всегда прав, то никакой брошки никогда не существовало. Этих идиоток привлекут за дачу ложных показаний и для комплекта намекнут, что Василинка имеет право на их жилье в поселке ровно такое же, как они на квартиру ее мамы. То есть если делить, то все в равных долях, а это квартира аж на четыре части, а жилье в поселке — на три. Риэлтор посчитала по средней стоимости. Сумма получается так себе и хватит ее максимум на комнату в малосемейке или общежитии. Сомневаюсь, что такой расклад им понравится. Могут затребовать компенсацию вместо продажи, но и тут все не так просто. Я не стал вдаваться в подробности. Дед сказал, что они ничего не смогут взять с Василины. Над этим уже работает его юрист. Как бы они еще должны не остались в конечном итоге.
— Дед, скажи ему про массажиста, — вдруг просит Ник.
— Про какого массажиста? — смотрю на переглядывающихся родственников.
— Мне твой врач звонил. Тебе нашли очень хорошего массажиста, специализирующегося на подобных травмах. Сегодня можно подъехать на консультацию.
Три секунды на раздумье. В голове проносится утренний разговор с братом.
— Хорошо, — киваю и вижу, как едва заметно выдыхает дед, а в его глазах мелькает облегчение. — Нам еще надо будет Василинку к маме ненадолго закинуть. Сможем?
— Думаю, да.
Победно улыбнувшись и хлопнув меня по плечу, Никита первым залезает в машину, в которой обычно я езжу один. Ждет, когда заберусь и продолжает лыбиться.
— Я сейчас тебе врежу, — усмехаюсь, глядя на его довольную рожу.
— Ты не представляешь, как я этого жду, — скалится эта сволочь.
В лицее, как всегда, стоит общий гул голосов, шагов, мобильников. Ищу взглядом Василинку. Очень хочется к ней прикоснуться. Не обнаружив девушки в коридорах, нахожу ее в классе. Сидит и, сосредоточенно жуя карандаш, читает учебник.
— Привет, — устраиваюсь рядом.
Никита бесцеремонно садится рядом с недовольно сопящей Владой, отдает ей вдвое сложенный листок из своего альбома и пачку карамелек, которые мы купили по дороге. Выражение лица девушки меняется на удивленное, а меня, наконец, замечает Вася.
Глазки сонные, покрасневшие, с легкими отеками под нижним веком.
— Не спала? — прикасаюсь к ее руке.
— Почти нет, — вздыхает. — Здравствуй, — обнимает меня за шею и мажет губами по щеке.
Так приятно, что при всех. Ластится и дышит так, будто сейчас уснет. Веду ладонью по ее спине, отлепляю от себя, нахожу
