от стены и дергаю за ручку только тогда, когда дверь уже заперта и мне не выбраться.
— Джексон! — кричу я высоким голосом и бью ладонью о дерево. — Открой немедленно! Ты совсем из ума выжил!?
— Тебе же нравится сидеть в своей спальне. Там все удобства и там безопасно, ведь так?
Я сжимаю челюсть и на этот раз бью о дверь кулаком, затем ногой, а после, уже понимая, что мне не выбраться и мне не откроют, я сажусь на пол. Слышу лишь свое свирепое дыхание и удаляющиеся шаги за дверью.
— Будь проклят день, когда ты появился в моей семье, — процедила я сквозь зубы, вкладывая в это проклятие весь свой внутренний негатив.
Каждый член семьи в этом доме из меня сделал рабыню, которая должна выполнять их прихоти и желания. Эту несправедливость невыносимо уже терпеть. При таком отношении я точно перестану сдерживаться и буду «плохой дочерью», которая без зазрений совести начнет позорить родителей своим недопустимым поведением в обществе на каждом приеме и перестанет их слушаться. Пусть лучше отец посчитает меня за ненормальную и отправит в лечебницу, только бы избавиться от Джексона Коллинза! Черт возьми, из-за него мне приходится подставлять себя под удар и выживать в экстремальных условиях. Я уже готова забыть о собственном комфорте и благополучии, только бы находиться подальше от него и его безумных планов на меня.
Посмотрим, кто еще чью жизнь превратит в ад.
Негативные эмоции меня вымотали слишком быстро, учитывая то, что я еще не спала всю ночь. Поэтому вскоре мне удалось заснуть прямо на полу в грязном платье. Меня это не волновало, и я быстро сдалась сладостному и пленительному сну, не заставляя себя сначала принять душ, а после уже в комфорте принять сон.
Проснулась я от стука в дверь. Вскочив с пола как дикарка, которую поймали за непристойным делом, я протерла глаза пальцами, не переживая за макияж, от которого у меня уже начинают щипать глаза.
— Алиса?
Услышав приглушенный голос мамы за дверью, я прильнула к дереву. Настенные часы показывают одиннадцать утра. Я спала как младенец на жестком полу, не ощущая ни жары, ни холода. Даже забыла о своей участи пленницы. Злость перед сном дала свои плоды и, вместо того, чтобы переживать, я как обычно смогла вырубить отчаянный и молящий о спасении голос своего внутреннего ребенка.
— Мама? Выпусти меня. Джексон совсем рехнулся, — спокойно проговорила я, уверенная в том, что меня вот-вот освободят.
— Мои методы воспитания уже не помогают. Да и разбаловала я тебя, Лиса. Может, воспитание Джексона поможет вывести из тебя непонятную, ниоткуда взявшуюся дурь.
Ее слова меня ошарашили. Расширив глаза от неожиданных слов, я ударила по двери ладонью и выкрикнула:
— Мама, ты спятила!?
— Тебе правда стоит посидеть взаперти и подумать о своем поведении, — настаивала на своем мама, сохраняя в голосе безмятежность. Ей совсем плевать на то, что из ее дочери делают пленницу? Мало того, она еще и руку прикладывает к моему аресту.
— Если ты сейчас мне не откроешь, то считай, что у тебя больше нет дочери, — серьезно проговариваю я.
Я действительно перестану разговаривать с ней и называть своей матерью, если она позволит Джексону держать меня взаперти.
— Вот видишь! Раньше ты не позволяла так со мной разговаривать.
Она как маленький ребенок… Я уже успела забыть о ее гребаном диагнозе, поскольку в Майами провожу с ней времени намного меньше. Здесь я действительно постоянно сбегаю из дома и готова спать даже на песке. Мое терпение на исходе.
— Да пошли вы все!
Я отошла от двери, шагая в ванную комнату. Мама еще что-то кричала, возмущалась моим поведением и моим словам, но я уже не разбирала ее слов и не пыталась даже понять их смысла. Не желаю больше мириться с несправедливостью и подавлять себя настоящую — ту, которая отстаивает свои права.
Я приняла душ, переоделась в майку и шорты и легла на свою кровать, спрятавшись под одеялом. Надела наушники и включила аудиокнигу. Буду продолжать заниматься своими делами и не показывать этим психам, что их действия меня как-то задевают.
Единственный минус этой каторги — я не смогу увидеть Уильяма. Могу смотреть на него только на портрете и радовать душу этой мелочью. Кто знает, насколько запер меня Джексон в моей собственной комнате. Думаю, ему не надоест держать меня в четырех стенах, ведь я таким образом под его полным контролем. А больше ему ничего не нужно. Такая будущая жизнь меня ждет, если Джексону удастся изменить статус наших отношений на глазах общества — я не буду подчиняться и повиноваться ему, а он в свою очередь, чтобы приручить меня, будет запирать меня в четырёх стенах и держать до тех пор, пока я не сойду с ума.
Зря душевнобольных держат в одной комнате. От этого они еще сильнее теряют рассудок. От четырех стен им плохо, и они намеренно теряют всякую надежду на исцеление.
А может надежда сама по себе не несет жестокости? Может ее сила сдувается потому, что окружающие находят способы подавить ее? А надежда просто не в состоянии сопротивляться.
Джексон заходил один раз, чтобы оставить на прикроватной тумбочке поднос с едой. Я не одарила его ни одним взглядом, хотя чувствовала его пронзительный взгляд на мне и ожидания, что я брошу на него хотя бы мимолетный взор. Когда он вышел, я с облегчением выдохнула.
Ближе к вечеру меня настигла скука. Ближе к вечеру я осознала, что так и не обменялась с Уильямом номерами телефона. Сейчас бы могла переписываться с ним. Не говорила бы ему о своем домашнем аресте, но хотя бы на расстоянии общалась с ним обо все на свете, чувствовала его присутствие и питала свое сердце счастьем.
К десяти вечера я начала засыпать. Провалилась в дремоту, когда услышала оживленные голоса за дверью. Слова были грубыми и эмоциональными. Сквозь сон я не сразу могла понять, кто так сильно возмущается, пока моя дверь с грохотом не распахнулась, и я не увидела покрасневшего от ярости папу.
— Дочка, родная моя, — прошептал он и приблизился к моей постели, присаживаясь на нее и рывком заключая в свои объятия.
Вслед за ним вошли испуганная мама и умиротворённый Джексон.
Папа отстранился от меня, продолжая сидеть на кровати держать за руку, но своим корпусом повернулся к вошедшим домочадцам.
— Еще раз ты позволишь себе такую выходку, Джексон, я самого тебя запру в спальне! Ты меня понял? — пригрозил отец не только грозным
