У него шикарное тело. Ровные широкие плечи, плоский живот, пятнышки сосков на груди с вполне заметным рельефом. Не качок, но красив до ужаса. Личный Ксюшин эталон красоты. Она как-то один раз мельком случайно видела Лёню топлесс у Лили дома – и эта картина намертво врезалась ей в память. Именно ее она и вспоминала, когда ложилась в постель с немногочисленными другими. А теперь это было на расстоянии вытянутой руки. И можно прикоснуться…
- Ксюша… - не с первой попытки Леонид поднял взгляд к ее лицу. – Ксюша, ты такая красивая…
Красивая… На чашку размера Е выбор красивого кружевного белья не слишком большой. Но этот комплект темно-винного цвета с широкими кружевными лямками Ксюше нравился. Да только мужики, когда видят пятый размер, уже ни на какие кружева, цвет и фасон внимания не обращают.
О, как она ошибалась сейчас…
Ксюшу снова мягко опрокинули на постель. А когда Леонид опустился сверху, она замерла, забыв дышать. Так вот каково это - ощущать его вот так, кожа к коже. Или – губами к коже. Мужские губы скользнули по ключице, пальцы аккуратно поддели кружевную лямку и спустили плеча. Бюстгальтер тоже вдруг стал тесен, сдавливал грудь, мешал дышать.
Прикусив губу, Ксюша снова прогнулась в спине.
- Тише, маленькая, тише, не торопись… - он говорил это, ведя губами вдоль кружевного края.
Маленькая?! Лёнечка, ты хорошо видишь, что у тебя перед носом? Грудь пятого размера! Которую очень любят лапать и мять, как тесто.
Но только не Леонид. Приглашением в виде прогнутой спины он все же воспользовался и, безошибочно найдя, расстегнул крючки. Но на этом процесс раздевания остановился.
И начался процесс целования. Томительно медленный и невероятно сладкий. Он невесомо трогал губами, иногда касался быстрыми движениями языком и потихоньку сдвигал белье вниз.
Ксюше казалось, что этот чёртов бюстгальтер никогда не кончится. А ей уже хотелось, чтобы он валялся где-то на полу, в компании платья и рубашки. Ей хотелось быть перед Лёней обнаженной. И вот наконец-то ее желание осуществилось. Напоследок царапнув отвердевшие соски, белье тоже отправилось в темноту. Кожа покрылась мурашками.
- Какая же ты красивая… - снова раздалось тихое и сбивчивое.
Да, черт побери, я уже готова с этим согласиться, только сделай что-нибудь! Но вместо этого Ксюша хрипло выдохнула.
- Штаны снимай.
- Разумно, - снова церемонным тоном согласился Леонид. Ксюша приподнялась на локтях, но все равно он оказался быстрее. Его джинсы исчезли, как будто растаяли.
Ого… Но рассмотреть Ксюша не успела – ее снова опрокинули на кровать.
В его прикосновениях так и не прорезалась грубость – даже когда его губы плотно обхватили сосок. Даже когда сжал зубами. Даже когда потом – пальцами. Все равно это было до спазма дыхания нежно. А еще оказалось, что длины Лёниных пальцев аккурат хватает, чтобы обхватить грудь пятого размера. Вот прямо идеально.
- Идеально… - прошептал Лёня, а потом, сжав напоследок, скользнул пальцами вниз. Добравшись до резинки чулка, умница Лёнечка Плик из приличной семьи технической интеллигенции очень грязно и матерно выругался. И припал туда губами. Дальше все было словно в тумане, чулки и трусы куда-то делись, стыдливость ускользнула вместе с ним, оставив Ксюшу один на один нежными мягкими губами, наглыми беспринципным языком и быстрыми настойчивыми пальцами. И все это – в том самом месте, в котором…
От всплеска наслаждения подогнулись пальцы на ногах и снова выгнулась спина. Волна, еще волна, еще… И должна быть еще одна, но без этого тянущего ощущения пустоты внутри. Пустоты без него.
А через миг была уже с ним. Он был внутри, он был снаружи, он был везде. Всхлипнув, Ксюша обняла Лёню за шею, прижимая к себе еще ближе, подтянула колени выше и уперлась ступнями в мужскую поясницу. И почувствовала, как там, внутри, все сокращается, словно втягивая его в себя еще дальше, еще глубже.
- Ксюшенька, не торопись…
- Хочу… больше… глубже…
Он что-то хрипло выдохнул – и, выгнув спину, зарылся лицом в ее грудь. Поцеловал там. А потом – в губы. И начал двигаться.
Ну и кто говорил: «Не торопись»? Недолго пробыв медленными и размеренными, его движения стали частым и глубокими, а дыхание - шумным и даже надсадным.
- Давай… со мной… прошу…
Она тоже этого хотела. Выгнулась. Потерлась грудью о мужской торс. Под веками вспыхнули чередой фейерверки. Лёня приподнялся и поменял угол входа. А потом наклонился и втянул ее язык в свой рот. И тут их понесло обоих – сильно и стремительно. И унесло далеко-далеко. И сладко-сладко.
* * *
Он обнимал ее. Оказывается, длины Лёниных рук на все хватает. И шептал в висок.
- Маленькая моя…
Ксюше даже не хотелось спорить. В Лёниных руках она и правда чувствовала себя маленькой. Не в смысле возраста. А хрупкой девушкой рядом с сильным мужчиной. Такое странное и новое чувство. Они лежали и дышали. И молчали. А потом Ксюша поняла, что Леонид уснул. Она приподнялась на локте. Глаза уже совершенно привыкли к темноте с тусклыми всполохами случайного света из окна, и Ксюша убедилась - спит. На ее движение не шевельнулся. Когда она положила ему на грудь ладонь и уперлась в нее подбородком – тоже.
Спи. А я буду любоваться.
Никто на свете не переубедит ее в том, что Лёня – самый-самый красивый. Его затейливо изогнутые губы были теперь так близко. Оказывается, вспухли. Оказывается, эти губы умеют потрясающе целоваться. И ресницы у него, оказывается, густые и довольно длинные. Нос – совершенное творение природы. А на лбу между густых бровей уже сформировалась поперечная морщина. Это потому, что ты очень любишь хмуриться, Лёнечка. Ксюша тихонько, самыми кончиками пальцев, провела по щеке. Чуть-чуть колется. А когда они целовались и прижимались щеками, она этого не замечала. Она вообще ничего не замечала, кроме оглушающего наслаждения, в которое не верилось до сих пор.
Она занималась сексом с мужчиной, которого давно и безответно любит. Уже одно это способно свести с ума. Но ведь это был еще и просто совершенно умопомрачительный секс. Или так всегда бывает с любимыми? Или это просто Леонид – мастер по этой части? У Ксюши не было ответов, и она совершенно не хотела их сейчас искать. Она хотела лежать, смотреть на спящего Леонида. И шепотом признаваться ему в любви.
- Лёнька, ты не представляешь даже, как давно я по тебе сохну, - Ксюша легла теперь на свою руку щекой, так было удобнее шептать. – С четырнадцати лет, представляешь? И никак разлюбить не могу. А теперь уже и не хочу. Буду любить тебя все равно. Я не могу тебя не любить – так вот странно я устроена. Буду все равно любить. Даже если ты меня не любишь. И спишь, когда я признаюсь тебе в любви.
- Я не сплю.
Только вмиг оказавшаяся у нее на пояснице рука не дала Ксюше вскочить. Но ойкнуть - это она успела.
Рука прижала ее плотнее, другая вернула Ксюшину голову обратно Лёне на грудь.
- Куда собралась? Лежи.
Ксюша смогла из себя выдать только судорожный вздох. Что сказать – она не представляла. Леонид продолжил говорить и за нее тоже.
- Ты извини, что уснул, я в гостиницах и самолетах ни спать, ни есть не могу нормально. Еду-то в себя затолкать все-таки можно, а со сном беда. Извини.
Извинения – это именно то, что ей сейчас очень нужно!
- Ты меня тоже извини. За мои слова, - Ксюша поразилась, как сухо звучал ее голос. С учетом того, что ее, обнаженную, прижимал к себе такой же обнаженный Леонид. Самая прекрасная диспозиция для того, чтобы приносить извинения друг другу.
- Зачем ты за них извиняешься? – тихим напряженным голосом спросил Леонид.
- Сомнительное удовольствие выслушивать признание в любви, если сам не любишь, - голос ее звучал глухо, потому что рука Лёни по-прежнему прижимала ее голову к его груди. А потом давление руки вдруг исчезло, а сам Лёня повернул их обоих так, чтобы смотреть в лицо друг другу. Как же это оказалось трудно – смотреть ему в глаза. Догола раздеться одно. А сердце обнажить – совсем другое.
