сказала?
— Заткнула, конечно. Какая бы бедовая ты у меня не была, но с этой дрянью не свяжешься. Я тебя знаю.
Ох, мама. Не все ты знаешь.
Я так и не рассказала, что однажды провела ночь в камере, потому что какой-то дебил подкинул мне в сумочку пакетик с «подарочками».
— Я ведь права? — спрашивает с нажимом.
— Конечно.
— Вот и так считаю, поэтому выгнала его, — она пренебрежительно отмахивается.
Она уверена во мне, а я уверена в том, что творится какой-то беспредел. Поэтому, когда мама уходит в ванну, я бегу к телефону и набираю Демида.
— Барханов! — нервно тараторю в трубку, — это ты своих людей к матери на работу подослал?
— Стоп. Не ори, — серьезный голос сбивает мою истерику, — давай четко и по делу. Какие люди, какая работа.
Икая от волнения, я пересказываю то, что узнала:
— Это ты подослал? Да?
— Жди. Перезвоню.
— Демид!
Он отключается. Оказавшись в тишине, мечусь из угла в угол. Поправляю то покрывало, то шторы, то игрушки на Максиной кровати. Нервничаю все сильнее и сильнее. Я уже совсем забыла о том случае с таблетками. Думала, что Барханов все окончательно и бесповоротно замял, а тут внезапно этот мужик со своими дурацкими вопросами. Вдруг дело снова подняли? Вдруг меня снова ждет камера?
Я до сих пор помню ту жуть, когда видишь небо через решетку. Страшно, душно, и даже если и нет клаустрофобии, то она все равно просыпается и начинает терзать, доводя до истерики. Я не хочу больше туда. Я не могу туда! У меня сын!
Когда гудит телефон, я буквально подпрыгиваю на месте. Нервы ни к черту. Трясет.
— Лер, без истерик. Слушай внимательно. Это не мои.
— Что? Как не твои? Ты уверен? Может у них кто-то проявил инициативу, или…
— Цыц. Слушай, я сказал. Сидишь дома, поняла? Никому не открываешь. Завтра я заберу тебя к себе.
— Зачем.
— Напряги голову. К тебе, если захотят, сунутся. Ко мне — не посмеют.
— Если это полиция? Они и к тебе запросто вломятся.
— Уже пробили. Ни в полиции, ни в наркоконтроле не знаю о том, кто про тебя спрашивал.
Вот тут мне стало совсем страшно.
— Все так серьезно?
— Разберемся. Ты главное не косячь. Пожалуйста. Очень тебя прошу, — требует он. — просто дай нам покойно все решить. Доверься мне. Хорошо?
— Хорошо, — обреченно прикрываю глаза. Мне слишком страшно, чтобы спорить.
— Завтра с утра я тебя заберу.
— А как же мама?
— За ней приставим человека.
— А…Макс?
Секундная заминка, будто он не уверен, что стоит говорить:
— Он уже под присмотром.
— Барханов!
— Все, Лера. До завтра. У меня звонок по второй линии.
Пока я соображаю, что сказать, в трубке остаются лишь быстрые гудки.
Глава 19.2
Матери я решила сказать правду, но только после того, как уеду к Демиду. Если этот разговор будет проходить с глазу на глаз, она точно поймет, что я от нее что-то скрываю, а так скажу, что решила попробовать наладить отношения с отцом своего ребенка. Выкручусь, как-нибудь. Мне бы только не свихнуться от таких перемен в своей непутевой жизни.
Когда мама уходит, я еще успеваю поработать – написать статью для блога, помочь семейной паре забронировать отпуск в теплых странах и так еще по мелочи. Просчитала свои финансы и пришла к неутешительным выводам, что пока не верну долг Щеглову — придется затянуть поясок потуже и работать побольше.
Ничего. Справлюсь. Главное, чтобы родным ничего не угрожало, а уж заработать смогу. Не белоручка. Если понадобиться, то и лифты пойду драить, и посуду грязную со столов убирать. Но все-таки основные надежды я возлагаю на блог. Он работает. Постепенно растет, приносит не только удовольствие, но и доход.
Агентство конечно было жалко. Я только клиентов постоянных начала нарабатывать, опыта интересного набираться, а теперь все. Уверена, Света меня уволит. Не сегодня, так завтра. Для нее я отрезанный ломоть, косячница бросившая тень на ее драгоценное безупречное агентство. Я ей больше не нужна.
Демид приехал за мной ближе к полудню.
Я узнала о его прибытии, еще до того, как он позвонил, потому что ждала и каждые две минуты подбегала к окну.
— Выходи, — короткий приказ в трубку, и я срываюсь с места. У меня уже давно все готово — спортивная сумка с самым необходимым и рюкзак с ноутбуком.
Я запираю дверь, спускаюсь вниз и невозмутимо иду к машине, в то время как сердце в груди вытворяет, черт знает что. То скачет, то замирает, то пытается провалиться до трусов, то выскочить верхом.
— Это все твои вещи? — недоуменно спрашивает он.
— Да, — демонстрирую свою сумку, прежде чем закинуть ее на заднее сиденье. — а куда больше? Я ж не на год к тебе собираюсь. Хватит.
— Ну-ну, — награждает насмешливым взглядом и заводит машину, — пристегивайся.
Педант.
Я послушно щелкаю ремнем и, подперев щеку рукой, смотрю в окно. На родной дом, из которого вынуждена уехать. На душе неспокойно. Я переживаю из-за всей этой ситуации, переживаю за своих родных, а еще переживаю из-за того, что Демид забирает меня к себе. От одной мысли об этом крутит в пупке и тягучими спазмами спускается ниже.
Я не хочу думать об этом. Не могу. Потому что начинаю сваливаться в дурацкие ванильные фантазии, а мне эта ваниль всегда боком выходит. Не хочу.
Мы проезжаем центральную площадь и останавливаемся возле супермаркета.
— Надо холодильник забить.
— Мне идти с тобой?
— Да.
Между нами натянутый разговор. Не знаю, как там у Демида, а у меня от волнения словарный запас мгновенно оскудел. И ничего кроме «ясно-понятно» выдать не могу.
— Не спрашивай, — кивает он, когда я показываю ему очередную упаковку, — просто клади.
Барханов идет по рядам, кидая в телегу все что захочется, не глядя на ценник. И я маленько в шоке от того, на какую сумму получается чек, а ему все равно. Даже бровью не ведет. Возвращаемся в машину. Пока он закидывает все в багажник, я сижу внутри и щёлкаю ноготками по обивке. Волнение усиливается.
Когда Демид усаживается рядом, я уже как на иголках. Чуть
