Белла взглянула на маленького, и тот посмотрел на нее в ответ.
— Его зовут Лео, ведь так?
— Точно. А вот та обезьянка, которая берет приступом Пик Уильяма, это Абигайль. Аби, иди поздоровайся.
Аби оглянулась, увидела незнакомую тетю и спрятала личико в дядиной штанине.
— Не обращай внимания. У нее сейчас тот период, когда она всех стесняется.
— Ничего. У меня он и до сих пор не закончился.
Абигайль растянулась на полу в окружении листов бумаги и карандашей. Белла взяла Лео за ножку и легонько ее пожала.
— Привет, Лео. — Она шутя надула щеки. На его маленьких щечках тоже заиграла улыбка в ответ.
— На-ка, подержи его минутку. Господи, он уже такой тяжеленный. Я только принесу чашки.
Такой маленький, а такой тяжелый, подумала Белла. Какие крохотные ручки с маленькими ноготочками и пальчиками — словно уменьшенная реплика настоящих. Как будто какой-то умелый ремесленник сделал сначала точную модель, а потом уж перешел к настоящей задаче. Лео обхватил ручонкой ее палец. Сильный!
— Смотри, оторвет. — Уилл выставил вперед руку с одним спрятанным пальцем. — Видишь, что он со мной сделал на прошлой неделе.
Личико младенца сморщилось, что-то ему не нравилось. Белла начала тихонько, переступая с ноги на ногу, укачивать его. Наклонившись к нему, она тихонько запела:
— Баю-бай, усни малютка, баю-бай, дальше не помню, слова давай…
Лео довольно заулыбался; он почти заснул. Она подняла голову и встретилась глазами с Уиллом. Ни он, ни она не сказали ни слова.
Элен ворвалась в комнату с чашками в руках.
— Если слишком тяжело, посади его на бедро. О, смотри-ка, ты ему понравилась. Обычно он выдирается как может, да, толстячок? — Она нежно прикоснулась к его носику.
Элен начала разливать чай.
— Ну, а ты что, скоро собираешься заводить спиногрызов? Ждешь не дождешься испытать Радость Материнства или рассудила здраво и решила пока пожить спокойно? Радость Материнства — это здорово, как мать тебе говорю. Особенно, если ты спокойно относишься к тому, что на тебя все время какают, и к тому, что ты так устаешь, что к концу дня собственного имени не помнишь.
— Думаю, мать из меня выйдет никудышная.
— Неправда! — громко произнес Уилл.
Хелен кашлянула и подмигнула Белле.
— Кто-то, не будем говорить кто, уже созрел.
Понизив голос, он повторил:
— Неправда. Зачем ты так? Ты будешь прекрасной матерью.
— Нет, я знаю, из моих детей вырастут дерганые психи, они будут десятилетиями ходить к психотерапевту, а счет пришлют мне. Или наоборот, из меня выйдет мать-наседка. Всю ночь я не смогу сомкнуть глаз, все буду вскакивать посмотреть, дышат ли мои ненаглядные цыплятки, они ведь у меня такие слабенькие!
— Поверь, после нескольких бессонных ночей ты и в супермаркете уснешь. А дети, они только кажутся хрупкими, а на самом деле они очень живучие. Вот наша мама говорит, она до сих пор о нас беспокоится, а ведь мы уже взрослые, — кивнула она на Уилла. — А твои родители как? Тоже постоянно вмешиваются в твою жизнь? Или у вас типично английская семья, которая встречается всего лишь пару раз в году?
— Папа немножко вмешивается, но от чистого сердца. А мама… Она хотела бы, но она никогда не выражает своих чувств до конца, так что не поймешь, то ли ей все равно, то ли она просто такая деликатная. Она настоящий дипломат, ее уровня не достичь и годами упорных тренировок. Хотя ясно, что ей больше всего хочется, чтобы я наконец как-то устроила свою жизнь. Тогда ей было бы не стыдно перед соседями. А так, что ж, дочь — старая дева.
Лео заплакал, и Элен забрала его у нее и прижала к себе.
— Перестань, Белла, — сказал Уилл.
— Это правда. Если меня завтра задавит грузовик, то единственное, что ее будет беспокоить, это то, как реагировать на сочувственные взгляды соседей.
— То, что ты говоришь, — ужасно, — тихо произнес Уилл.
Элен молчала.
— Просто не верю, что ты могла такое сказать, — добавил он.
Белла передернула плечом. Она хотела просто рассмешить их, но выбрала слишком сильную гиперболу. Вслух это звучало совсем-совсем не смешно.
— Ты говоришь очень зло, Белла, — заметил Уилл.
— Не надо со мной разговаривать, как психотерапевт с пациентом, Уилл. Я не за этим сюда пришла.
Элен долила в чашки чаю.
— Это, конечно, не мое дело, — начала она, — но я бы тоже так говорила, если бы думала, будто моей матери на меня наплевать. Да и ты тоже, Уилл. Да, да, не спорь. Ну да ничего, Белла, не расстраивайся насчет своей мамы — бери нашу! Она в тебя по уши влюбилась. А после того, как Уилл тебя к ней свозил, проела мне всю плешь своими рассказами, какая ты распрекрасная. Я даже заревновала.
Неужели она действительно говорила с такой злостью? Белла уже не знала, что и думать. Ее мать — мама, хотя для Алессандры это звучало слишком по-домашнему, — всегда вела себя так, что Белле не оставалось ничего другого, как подчиняться. А к чему привыкаешь в детстве, то потом становится таким… нормальным. И сомневаться в этом начинаешь только тогда, когда встречаешь в жизни что-то совсем иное, не похожее на твой опыт.
Она в гостях у Сары, пьет чай. Они уже съели по сэндвичу с яйцом. А теперь каждая держит по куску воздушного пирога, обсыпанного цветным сахарным горошком. Они запивают его апельсиновым соком, разлитым в стаканы с красной и желтой полоской по краю. Когда они едят пирог, разноцветные горошинки, тихонько стуча, сыплются им в тарелки красочным дождем. Сара смеется и, послюнив палец, пытается стащить у Беллы упавшую горошинку. Белла тоже наклоняется к тарелке подружки, но неловко задевает стакан. Сара пищит, увидев, как сок заливает стол и начинает капать на пол.
У Беллы перехватывает дыхание. Сейчас мама Сары накричит на нее, обзовет неуклюжей. Ее стащат со стула и выпроводят из кухни. Ей придется бежать в сад, прятаться среди кустов с фиолетовыми цветочками, там, где порхают бабочки.
Мама Сары вытирает стол полосатой тряпкой.
— Хоп-ля! — говорит она. — Вот так. — И наливает Белле другой стакан апельсинового сока.
Белла смотрит на нее в ожидании, едва дыша. Вот сейчас…
— Понравился пирог? — говорит Сарина мама.
Белла медленно кивает и начинает подбирать горошинки, чтобы съесть каждую по отдельности.
— Однажды я поехала повидаться с отцом. С нашим настоящим отцом. Помнишь, Уилл? — рассказывает Элен.
Он кивает.
— Я столько лет его ненавидела. После того как он бросил маму, он ни разу не поинтересовался, как у нас дела. Конечно, Хью к нам очень хорошо относился, но мне нужно было, чтобы и настоящий отец меня любил. Когда мне исполнилось восемнадцать, я поехала к нему в Йоркшир. Мама дала мне денег на дорогу. Не думаю, что ей эта моя затея нравилась, но меня не отговаривала. Она понимала, что мне нужно было его увидеть.
