головой. Запускает пальцы в растрепанные волосы. Палит меня не верящим взглядом.
– Ты приезжал?
* * * * *
Чуть меньше восьми лет назад.
– Никита! Давай скорее. Опаздываем!
Кричит из коридора мама, а я кривлюсь. Ехать на Дашкин день рождение не хочется до ломоты в костях. Хочется отмотать время назад и никогда не заводить с ней интрижку. Не звать ее на свидания, не зависать в барах и не расхлебывать последствия случившейся пару месяцев назад близости.
– Иду я. Иду.
Выкатываюсь следом за родителями из квартиры и неуклюже прочесываю пятерней взъерошенные волосы. Отличаюсь от разряженных в пух и прах предков, как старый раздолбанный Москвич от только что купленного понтового Мерса.
Да я и сам в хлам раздолбанный. Лью в себя немерено. Сплю как придется. И зачем-то названиваю Кире, зная, что она занесла мой номер в черный список. Ее батя тоже занес. Только сначала послал таким дальним маршрутом, что я аж присвистнул.
– Господи, сын, во что ты оделся? Выглядишь как… гопник из подворотни.
Поджав губы, укоряет меня мама. Подключается и отец. Хмуро изучает мою измятую футболку черного цвета и рваные джинсы, болтающиеся на бедрах. Фыркает снисходительно и полирует сквозящее изо всех щелей недовольство вопросом.
– Что Даше дарить будешь?
– Деньги.
Небрежно пожимаю плечами и демонстрирую родакам тисненый конверт. В ответ получаю тонну осуждения пополам с презрением и синий бархатный футляр. Внутри ажурный браслет из белого золота. Кое-где во вкраплениях поблескивают бриллианты.
Смотрится стильно и дорого. Только мне все равно.
– Девочка этот день столько ждала, а ты…
– А я снова не оправдал ваших надежд. Бывает.
Снова веду плечами и благодарю небо за то, что мы успеваем спуститься к парковке и у меня появляется возможность прыгнуть за руль и врубить радио. Чтобы не слушать их монотонный бубнеж и вечное «Никита, нельзя так. Подумай, что скажут люди».
– Останови у «Блум Маркет».
Командует батя, когда мы проезжаем мимо цветочного бутика, и через десять минут возвращается с двумя громадными букетами. Эти веники с трудом помещаются в зазор между предками и заставляют морщиться и чихать.
Ненавижу отцовский размах, с которым он подходит к любому делу. Ненавижу Вершининский пафос, которого у каждого в этой семье с лихвой. Но больше все ненавижу себя.
За то, что не имею достаточно смелости, чтобы забить на чужие ожидания и начать жить так, как хочется мне.
– Ну, что сидишь, сын? Давай поздравляй именинницу.
Стучит костяшками пальцев по обшивке кресла батя. Вытаскивает из клубка мыслей, застрявших в башке. И я подрываюсь.
Вываливаюсь из Ауди на асфальт. Неуклюже взбегаю по ступенькам модного ресторана и без особого энтузиазма запихиваю Даше в руки цветы и браслет. Роняю дежурное «с днюхой», едва касаюсь щекой ее щеки и сливаюсь с толпой, вплывающей в банкетный зал.
Гостей здесь целое море. Столы ломятся от закусок. Девушки соревнуются друг с другом в красоте нарядов и высоте каблуков. Мужики смахивают пылинки с безукоризненных рубашек и пиджаков.
И я один смотрюсь неуместно. Вызываю у предков неконтролируемый приступ стыда. Вынуждаю Николая Ильича выразительно кашлять и шептать что-то на ухо моему бате.
Правда, в очередной раз высказать, какой непутевый у него сын, батя не успевает. Модный ведущий берет микрофон и начинает торжество. Призывает всех наполнить бокалы и передает слово отцу именинницы.
– Доченька, ты знаешь, как сильно мы с мамой тебя любим и как сильно хотим, чтобы ты была счастлива. Поэтому первый тост я хочу поднять за исполнение твоих желаний, за твою вечную молодость и красоту и за ваш союз с Никитой. Ура!
Звонко выкрикивает будущий тесть, а меня захлестывает отвращением к самому себе. Становится тошно и мерзко. До проливающейся из бокала на грудь воды.
– За Дашу!
– За любовь!
– За семью!
Доносится со всех сторон звонкими переливами, и меня окончательно закрывает. Падает забрало. Какая-то ядреная хрень выпрыскивается в кровь.
Не могу больше находиться в этом рассаднике лицемерия. Разворачиваюсь круто на пятках и начинаю проталкиваться сквозь толпу. Пихаю кого-то плечом, задеваю кого-то локтем, оттаптываю носы чьих-то темно-коричневых туфлей.
Мелькающие на периферии зрения лица превращаются в невыразительное мутное пятно. Желудок сжимает болезненным спазмом. Капли пота стекают вниз по виску.
Душно здесь. Или это меня штормит?
– Сын, ты куда?
– Никита, ты что себе позволяешь?
Пропитанные негодованием вопросы ударяются в мою прямую, словно палка, спину и отскакивают на пол не причиняющими вреда мячиками. Кто-то пытается ухватить меня за запястье, кто-то цепляется за край футболки, но я пру к выходу, как мощный арктический ледокол.
Стряхиваю с себя чьи-то пальцы. Вываливаюсь на улицу и жадно хватаю ртом воздух. Нащупываю в кармане джинсов брелок с карабином. Заталкиваюсь в автомобиль комком пульсирующих нервов. Срываюсь с места с оглушительным свистом.
Телефон трезвонит, не переставая. Швыряю его на пассажирское сидение и ожесточеннее давлю на педаль газа. Ладони немеют от того, как сильно я стискиваю руль.
Но я не замечаю таких мелочей. Почти кладу стрелку спидометра. Создаю пару аварийных ситуаций прежде, чем домчаться до дома Кириных родителей. Торможу в сотне метров от знакомых ворот и несколько раз прикладываюсь лбом о руль.
Не знаю, что скажу Кире. Не знаю, как буду вымаливать прощение. Леденею. И буквально в следующую секунду лечу в кратер с кипящей лавой.
Воображаемая магма с шипением разъедает кожные покровы, стремительно плавит кости и, наконец, добирается до самого сердца. Окутывает адским коконом и его.
Из-за поворота выскальзывает светловолосый бугай в синих спортивках и белой футболке, облепляющей литые мускулы. А рядом с ним семенит Кира. Обвивает его широкую талию руками. Прижимается щекой к боку.
Дефибриллятор. Разряд. Реанимация.
Провожаю непринужденно болтающую парочку взглядом до самой калитки и только потом вываливаюсь наружу, озлобленно сжимая чудом заткнувшийся гаджет. На трясущихся ногах подгребаю туда, где несколько
