— У нас ничего не получится, Саша, — я стояла к нему боком.
— Почему? — он изучал мой профиль.
— Мы иногда говорим на одном языке, — я смотрела прямо перед собой, не поворачивая головы.
— Так в чем проблема? На одном языке — это же хорошо, — он опять закурил.
Очень трудно объяснять, когда объяснять не хочется. Только остатки воспитания заставили меня открыть рот:
— Иногда, Саша. Я сказала «иногда».
— Но на одном.
— Это слишком много для «потому что» и слишком мало для «вопреки». Или наоборот. Одинаково неважно.
— А если популярно? — он начал психовать. — Не для высоколобых чтобы? Ты ж видишь — я челюстью силен. Нижней. А ты всё крутишь!
С этим точно не поспоришь — челюсть у него была что надо. Именно нижняя. Возможно, это была даже белая кость. С одной стороны, это хорошо, что в Саше есть белая кость. С другой стороны, она единственная белая во всем скелете, остальные-то — обычные. Но главное ведь, что белая кость есть. И это очень важная для установления взаимопонимания между людьми нижняя челюсть.
— Я и начала с того, что у нас ничего не выйдет, — я повернулась к нему лицом, но оказалась не прямо напротив, а рядом.
Смотрела ему в глаза и старалась не врать и не лукавить. Так хотелось, чтобы он всё понял и не пошел за мной.
— Правда, что ли, только спички были нужны? — он в мгновение сник.
— Правда, — я протянула ему коробок, — спасибо, не пригодились.
— Надо было сразу сказать, что ты не местная. Я незлобливый: спички будут нужны — обращайся, — он потряс коробком и убрал его в карман.
— Спасибо. Хорошо пошутил, — мне не хотелось говорить ни «прощай», ни «до свидания», казалось, что это послужит поводом для продолжения разговора.
— Твое влияние, — он оставил место, чтобы я успела сказать волшебные слова, — а надумаешь, так и не только за спичками. Я незлобливый. За Тургенева ты сильно вступилась — уважаю, — он шагнул в сторону, давая понять, что путь свободен.
— Спасибо, — я, не оглядываясь, пошла к своему дому.
На следующее утро Амалия Львовна исполнила свою «угрозу» и прислала секретаря к открытию за «Дымом» Тургенева. После этого визита Ленка пошла смотреть, сколько книжек Ивана Сергеевича у нас есть на складе. Нашла три сильно запыленных тома. Их купили до обеда, а после обеда еще четыре раза спросили «ту книгу, где про Порш Кайен».
Ирина Игоревна и девочки пребывали в шоке. Они воочию убедились, какими нехитрыми средствами можно разбудить интерес читателей к классике. После второй проданной книги они принялись изучать план мероприятий нашего литературного кафе, по ходу задавали какие-то вопросы. Я даже что-то отвечала. День был странный. Я бесконечно пила кофе и смотрела в окно, будто ждала кого-то. Никто не пришел.
Вечером мы долго бродили с Гуслей и Пуськой. Тихо вернулись домой. Долго собирались готовить ужин. Только собрались — раздался звонок в дверь. Ожидание оказалось настолько затяжным, что я не удивилась и не вздрогнула. Спокойно открыла дверь.
На пороге стояла Вера. Пуся и Гусля восприняли ее спокойно. Дали себя погладить. Им хватило гордости отказаться от дополнительной порции корма из чужих рук. При свете. А когда мы ушли в комнату, они умяли всё в полной темноте, громко бряцая чашками. И завалились спать.
Где она добыла адрес, Вера так и не раскололась. Я поняла: Сашка, мой Сашка, знает, где я. Возникло ощущение финала. Будто прозвенел не третий, второй звонок, но времени осталось очень мало. Вот-вот погаснет свет, и протискиваться на свое место в зале станет неприлично. Вера будто прочитала мои мысли.
— Наивная, неужели не знала, с кем жила? Я думаю, ты еще с поезда не сошла, а он уже знал: во сколько и куда ты прибудешь, — Вера закурила.
— Ты преувеличиваешь, — я принесла ей плед.
— Спасибо, дорогая, — она глотнула вина и стала говорить с большими паузами, — у меня всё плохо с Сержем. Он опять гуляет. Говорит, что идет к Сашке, что ему надо быть с другом. Поддержать в такой момент. А сам… Ты не боишься?
— Чего, Вер? Того, что ты мне деликатно пытаешься капать на мозги? Так ты уже капаешь — чего бояться?
— Дело твоё, Ясь. Всегда поражалась твоему спокойствию. Вы с Сашкой как неживые просто!
— Всё сказала? Можно кофе нести? — я не повела бровью на ее слова.
— Прости, просто душно мне стало. Вот опять голова болит. Воздуху много, а душно, — она попыталась сделать глубокий вдох.
— Пенталгина дать?
— Я уже одну выпила — не помогло.
— Выпей вторую — поможет. Мне еще «Чуча» хорошо помогает.
— Что за таблетки?
— Мультфильм.
— Шутишь?
— Серьезно. Чудодейственный мультик.
— У тебя есть?
— Что?
— «Чуча» и Пенталгин.
Я принесла таблетку и включила мультфильм. Вера запила таблетку и стала слушать музыку, и смотреть, как мальчик придумывает себе няньку.
— Ясь, знаешь, мы окончательно столичные!
— Почему?
— Потому что цена нашего душевного равновесия — две таблетки Пенталгина с интервалом в полчаса. Всё! Столица внутри меня, внутри тебя. Независимо от местонахождения.
— Может быть, а почему мы? Пенталгин пила только ты.
— Но ты в курсе про вторую таблетку.
Мы сидели с Верой на балконе, потом на лестнице, потом опять на балконе.
— Вера, а тебе муж в день знакомства цветы дарил?
Вера напрягла память.
— Не думала, что спустя десять лет буду с таким трудом день нашей с Сержем встречи вспоминать. Ресторан помню, а цветочков что-то не помню.
— А на второй день? — меня осенила мысль про цветы, и я решила ее проверить.
— Опять не помню. Думаешь, важно?
— Есть подозрение, что тут как с желудком у мужчин. Цветы — кратчайший и надежный путь к сердцу женщины.
— Мужчины ж не ищут легких путей. Обычно.
— Но не с женщинами.
— Права! Тогда что ж получается: если он серьезно настроен, то цветочки прикупит?
— Предположение, но очень похоже на правду. Должен же быть симметричный путь к женскому сердцу? И тогда, что бы он ни говорил: если первая встреча без цветов, заранее или спонтанно купленных — не важно! Если без цветов — серьезного отношения к себе не жди. Если сразу копейку не потратил на тебя — ты ему сразу не стала дороже. И аргументация тут не важна. Объяснить можно всё. Только зачем? Нет цветов — нет стульев! Как тебе лозунг?
— Супер. А у тебя?
Я вспомнила, как потащилась с удочкой в ресторан, а потом…
— Блин, — я слегка прикусила большой палец.
— Что? — Вера подалась вперед. — Ну, что же, как маленькая, руки в рот тащишь!
