растянул Глеб в улыбке разбитые губы, – А я вот тут имел счастье с Вашим супругом познакомиться. Поближе. И он любезно пригласил меня в гости.
Влад хмуро посмотрел сначала на него, потом на меня.
– Топай туда, весельчак. Олесь, раз уж не спишь, идем с нами. Тебе будет интересно.
В кабинете Влад расположился за своим столом. Кивнул гостю на стул и приказал:
– Рассказывай!
Глеб устроился на стуле, потер челюсть и заговорил:
– Что тебе рассказать, человек мой дорогой? Ты и сам все знаешь. Я журналист. Мне нужна была сенсация, чтобы закрепиться на новом месте работы. Одна моя знакомая, Алла, предложила сделать пару компрометирующих фотографий с твоей супругой. Я согласился. Извини, не ты один хочешь жить красиво и хавать икорку. На приеме я долго ждал, когда ты уже отлипнешь от супружницы, потом она вышла на балкон. Я и фотограф пошли следом. Остальное было несложно. Олеся Денисовна, – он кинул на меня саркастический взгляд, – не ожидала моих пылких ухаживаний. Фото получились, что надо. Я скинул их в СМИ. И дальше понеслось. А Аллу Неверову ты должен помнить. Как она бедная с тобой намучилась! Она перед тобой и так, и эдак. А ты трахнешь, и в другие огороды. Что уж теперь. Так что я девушку понимаю. И решил ей помочь.
Влад ответил мужчине колючим взглядом.
– Слушай, придурок, а кто поможет тебе? – поинтересовался, холодно улыбнувшись.
Влад
Смотрю на идиота, который решил перейти мне дорогу, и не понимаю, откуда в нем столько безбашенности. Хотя... Мне все равно. Ни в одно нормальное место его больше не возьмут. Я позабочусь.
– Вот что, журналист. Завтра ты дашь опровержение этим снимках, скажешь, что это был фотомонтаж. И публично извинишься перед моей женой за доставленные неудобства.
Олеся молчит, переводит взгляд то на меня, то на этого... Глеба. Лицо не слишком довольное. Но я уже понял, что ее расстроило мое поведение. Однако вряд ли бы она сама, посмотрев на похожие фотографии, но с моим участием, гладила бы меня по головке и приговаривала: "Бедный Владик!"
Горе– журналист делает вид, что задумался над моими словами.
– Иначе? – тянет, скривив холеное лицо.
Хмыкаю.
– А иначе, дорогой мой товарищ, в лесу полно елок. Тебе лишь нужно выбрать самую симпатичную. Под которой тебя и закопают.
Олеся напрягается. Мужчина сверлит меня взглядом, пытаясь просчитать, насколько я серьезен.
– Не посмеете, Владислав Сергеевич.
– Можешь проверить.
Олеся открывает рот, чтобы вмешаться, но затем благоразумно его закрывает. Есть вещи, которые нельзя спускать. Никому и никогда. Слабые не выживают. Это закон.
Глеб берет еще время для раздумий. Но и я, и он прекрасно понимаем, что это игра на публику. Никакого выбора я ему не дам.
– Хорошо, – соглашается он, выждав какое– то время.
– Извиняться можешь начинать прямо сейчас. И поубедительней.
Жду, что начнет кочевряжиться. Однако, нет.
– Олеся Денисовна, я прошу у вас прощения. Правда, накосячил. Правда, виноват.
Жена опускает взгляд на свои руки, сложенные на коленях. Потом поднимает его на Глеба.
– Мммм. Да, конечно, – отвечает неожиданно покладисто.
Потом не торопясь подходит к столу, берет графин с водой и резко выплескивает ее в лицо мужчине, который способен лишь хватать ртом воздух.
– А вот теперь ваши извинения приняты. Я чувствую себя примерно также, как вы сейчас. Доброй ночи!
Мы остаемся со звездой желтой прессы в чисто мужской компании.
Он, отплевавшись от воды, говорит:
– Слушайте, как вы с ней живете? Она же бешеная.
– Нормально я со своей женой живу. И было бы еще лучше, если бы всякие козлы не вмешивались. И козы тоже.
Глеба забирают сотрудники службы безопасности. Чтобы за ним не пришлось потом бегать. А я иду в спальню, надеясь обнаружить Олесю там.
В комнате темно. Даже ночник не горит. Но на кровати просматриваются очертания тела. Прохожу и сажусь рядом с ней.
– Не спишь ведь...
– Не сплю...
– Прости меня.
Всего два слова, но сколько я в них хочу вложить. Так много.
А потом не выдерживаю.
– Олесь, – вытаскиваю ее из одеяла, прижимаю к себе, – Я очень хочу, чтобы ты была счастлива. И если я чем– то огорчаю тебя, то мне от этого также плохо, как и тебе. А может еще хуже.
– Я ждала тебя вчера. А ты не пришел...
– Хорошая моя, я просто не хотел обидеть тебя еще больше. Эти фотографии... Ты же понимаешь. Видеть, что кто– то другой прикасается к тебе, это... – я даже не нахожу слов, чтобы описать ту смесь ярости и боли, которую почувствовал.
– Я усомнился. Да, и в этом я тоже виноват. Но когда за плечами большой жизненный багаж... Не слишком приятный. То сомневаешься. Только дурак не будет сомневаться.
В темноте жена находит мои губы, целует, прижимаясь ко мне еще теснее, устраивается на моих коленях и закидывает руки мне на шею.
Мы целуемся, как будто нам по восемнадцать. Как будто от этого зависят наши жизни...
Жарко... Сладко... Вот бы эта ночь не заканчивалась...
Утром просыпаюсь один. Меня это не удивляет. Есения не любит долго спать. Мне тоже надо встать. Работа. И Алла. Ее как– то надо привести в чувство. Пусть занимается своей жизнью. Рожает мужу детишек. Раз уж замуж вышла. А не придумывает, как напакостить мне и Олесе.
Душ. Костюм. Все, как обычно. Своих любимых девочек обнаруживаю в гостиной. Олесе держит Есению на руках и, расхаживая с ней по комнате, смотрит телевизор, где Глеб Старчиков после ночи в компании приятных мужчин усиленно извиняется.
То– то же. А то – "иначе что будет".
– Ты довольна? – спрашиваю жену.
– Чем? – невозмутимо заламывает бровь.
– Извинениями.
– Ими – абсолютно. Тобой – ну, на 95 процентов, – замечает мой возмущенный взгляд, исправляется, – Ладно, на 99 процентов.
Целую дочку в лобик. Олесю – легонько в губы. Слишком велико искушение остаться.
– Поехал я.
– Влад, – окликает жена меня, – По поводу Аллы. Мне кажется, достаточно будет, если она не будет ко мне больше лезть.
– Вот как? Я думал, ты жаждешь ее крови.
Пожимает плечом.
– В какой– то степени – да. Но я ее в чем– то понимаю. Она так старалась тебе понравиться, переступала
