ни в чём не будет.
— Я всегда учила дочь, что деньги в этой жизни — не главное.
— Вы правы, но так получилось, что наша семья не бедная.
— Это скорее бонус… — заметила Маша, — к настоящему мужчине.
Возникла долгая и неловкая пауза и как-то нужно разгонять это молчание.
— Я хотел бы перед вами извиниться, — набираю воздуха побольше и выпаливаю.
— За что?
— За то, что увёз Машеньку и заставил вас сильно переживать за неё. И сейчас вы не часто видитесь.
— Извинились — хвалю. Действительно волновалась, я же ничего не знала о вас, Маша молчала о том, что у неё есть поклонник, — с укором посмотрела на дочь. — Но сейчас я почти спокойна. Я вижу, что она счастлива и всем довольна, а это главное.
— Мамулечка, — ласково прижалась к плечу матери Клинская. — Я очень-очень счастлива. Такой дурой была, что отказывалась от такого парня.
— Любовь, как вино, должна быть выдержанной. Наливайте, Роман! — махнула рукой. — За вас! — приподнимает наполненный мной бокал и осушает до дна.
Незаметно женщины накидываются винишком, и атмосфера становится веселее и доброжелательнее.
— А хотите, я вам Машенькины детские фотографии покажу? — предлагает тёща. — Она маленькая такая куколка была.
— Хочу, — соглашаюсь, не смотря на то, что Маша делает всяческие знаки, чтобы я не соглашался.
Клинская обречённо прячет лицо за ладонями.
— Там какой-то компромат? — спрашиваю у неё, пока Виолетта Климовна уходит за семейным фотоальбомом.
— Там позорище…
— Да ладно тебе. Я потом тоже свои покажу, у меня их много. Мама меня с самого рождения постоянно снимала.
— В-о-т, — тянет нараспев Клинская старшая, усаживаясь за стол и поглаживая пухлый альбом. — Это Машенька сразу после роддома, — открывает первую страницу.
А Маша в детстве действительно куколкой была, да и сейчас ничего не изменилось, просто старше.
— А ты говорила, что в деревне не была, — рассматриваю фото с козлёнком.
— Это был контактный зоопарк, — дует она психованно губки.
— А давай тебе фотосессию в деревенском стиле организуем? — предлагаю между делом.
Приподнимаю на неё глаза. Сидит довольная, пальчик в рот заложила. Любите вы девочки такие вещи, чтобы всё стильно и красивенько. Чтобы фоточками в соцсетях можно было хвастаться.
— Я так понимаю, ты не против, — захлопываю альбом.
— Не против, — вытягивает у меня его из рук Виолетта Климовна. — Я за десертом.
Пока матери нет, Маша садится ко мне на колени и целует. Ммм… Такая терпкая и вкусная от привкуса вина.
— Маш?
— Ум…
— А давай ещё эротическую фотосессию забабахаем? — зажмуриваю глаза, понимая, что могу выхватить леща за такое предложение.
Но попытка не пытка.
— Шолохов! — громкое возмущение.
— Вместе… Одну я тебя с фотографом не оставлю.
— Ты не исправим, — улыбаясь, обнимает меня за шею. — И такой дурной…
Листаю наши совместные фотографии в телефоне. Счастливые, улыбающиеся…
И куда это, блядь, все делось?!
— Ты есть собираешься? — гневно произносит мать, заметив, что к завтраку я не прикоснулся.
— Не хочу…
Открываю видео с нашей свадьбы. Маша здесь такая красивая в этом шикарном белом платье.
Свадьбу отгрохали такую, что ещё месяц потом о ней все вспоминали. А мы в это время нежились на белом песочке пляжей Мальдив.
— Посмотри на себя! На человека не похож. Тень! — снова отвлекает мама.
Знаю. Похудел, потому что кусок в горло не лезет. Осунулся от недосыпа.
— Отвяжись от него! — подаёт голос отец, отрываясь от газеты. — Ты ей звонил?
— Звонил… Недоступна… — вожу пальцем по экрану телефона. Фото смеющейся Маши…
— А мать?
— Тёща молчит как партизан. Подруги тоже. Я даже заявление в полицию написал. Они нашли, сказали, что она не желает меня видеть, и закрыли дело.
— Что ей вообще в голову взбрело вдруг ни с того ни сего уйти из дома?! — подскочила мать.
— Я ребёнка хочу, а она заявила, что не собирается рожать от "калькулятора"…
— Что за бред?! — взорвалась родительница. — Сначала диплом требовала. Получил. Теперь придумала, что ты ей внимание не уделяешь. Только работа… Я Ивана иногда неделями не видела и не жаловалась. Сидела и ждала смиренно. А эта посмотрите-ка! Внимание подавай!
— Маша другая, мам…
Ей любовь и ласка нужна, а я реально погряз в работе. Четыре года пашу на комбинате вместо отца. Он наслаждается пенсией, бизнеса не касается.
— Мне пора. У меня встреча, — допиваю кофе и ухожу от них.
В машине первым делом набираю Машу, но женский голос очередной раз объявляет, что абонент недоступен.
Где ты?
Неделя прошла…
Я тихо с ума схожу…
Снова звонок Виолетте Климовне и уговоры рассказать, где моя жена. И снова отказ. Разбирайтесь сами.
Как, блядь, разбираться, если она не отвечает?! Даже номер не отследить, он нигде не высвечивается, словно сменила.
Сначала еду в офис, потом деловой обед в ресторане. Новые поставщики и переговоры затягиваются. Выхожу только часа через полтора.
Опять набираю жену, но тщетно.
Ааа! Луплю кулаком в капот машины. Костяшки в кровь.
В тачке пока отвлекаюсь на бинтование руки, кто-то запрыгивает на заднее сиденье.
— Эээ! — поворачиваюсь. — Алка? Ты чего здесь?
— Соскучилась, Тихий. Ты же в гости не приходишь, на звонки не отвечаешь.
— Не до этого сейчас… У меня Машка пропала…
— Да ладно?! — вздергивает бровь.
— Поссорились… Собрала вещи и ушла. Больше её никто не видел…
— Так прям и никто? — удивляется.
— Тёща знает, но молчит.
Замечаю, что она смотрит куда-то в бок, за окно. Поворачиваюсь. Стекло опущено.
Машенька… Любимая…
— Извини, Тихий, но ты не оставил нам выбора, — хватает меня сзади в захват Алка, а Маша быстрым движением делает мне укол в плечо.
Дальше начинается туман, сквозь который я вижу мельтешение людей и их голоса. Ещё два мужских. Лёха… И Герман.
— Сколько он проспит?
— Мы этому лосю двойную дозу вкатили, чтобы наверняка. Здоровый гад! Перекидывайте его назад.
— А если проснётся по дороге?
— Вколем ещё. Давайте! Не нам же с Машей его грузить. Ей нельзя тяжести поднимать.
— Ох, девки! Подведёте нас под монастырь! Он же когда проснётся, поубивает всех нахрен.
— Не преувеличивай, Лёша.
— А я не преувеличиваю. Я его с детства знаю. Тебя может и не тронет, а нас точно.
Вытягивают из машины, немного тащат за плечи и закидывают назад.
— Ммм…
— Да-да, Тихий. Не двуспальная кровать, но тебе сойдёт. Скажи спасибо, что не в багажнике поедешь.
Машина тронулась, а я отключился.
Сознание медленно появляется.
— Я же сказал, что не довезём — проснётся.
И снова укол в плечо. И темнота…
Разлепляю с трудом веки.
Свет неяркий, полутьма.
Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем я начинаю соображать
