Не на-на-надо, — скулит и заикается от страха, и мой зверь срывается с цепи…* * *
Встаю под душ, смывая с себя вонючую кровь и грязь. Несколько минут на то, чтобы включить адекватного человека. Быстро моюсь, бреюсь, приводя себя в порядок. Одеваюсь в свитер и джинсы, часы на руку, бумажник. Несколько таблеток от головной боли, выпиваю пару стаканов воды.
Спускаюсь вниз, общаюсь с сыном, узнавая, как у него дела, обещая через пару дней совместную поездку в город. Глажу пса. Прижился он у нас.
— Амалия, я заберу Асю в город, мы пару дней недоступны ни для кого, кроме тебя.
— Да, конечно. Полечи ее любовью. Прошу тебя. Ты ей нужен. Она сломанная. Собери девочку. Верни ей жизнь. В ней было столько энергии.
— Постараюсь, — приобнимаю Амалию за плечи, целую в висок. Я очень много могу выторговать, купить, выбить, получить желаемое любыми способами, неважно какими: силой, шантажом, давлением, властью; но, к сожалению, перед смертью я бессилен. Как мне выторговать жизнь для этой женщины? Ненавижу бессилие.
Отпускаю Амалию, иду наверх за Асей.
Девочка сидит в кресле, кутаясь в плед. Пьёт чай из термокружки и смотрит в окно. Вздрагивает, когда я прохожу. Плохой знак. Нужно лечить. Я хотел покорности и смирения, но не в виде запуганной и разбитой женщины.
— Собирайся, красивая.
— Куда? — тихо спрашивает она.
— В городе у меня есть квартира. Побудем там вдвоем пару дней. Нам так нужно сейчас.
— А можно в мою квартиру? Как тогда, когда мы встретились.
— Поехали, сладкая. Все, что хочешь, сделаю для тебя.
Глава 31
Баро
Несмотря на то, что в ее квартире свежий ремонт и мебель, здесь пахнет так же, как в то время, когда я здесь скрывался. Пахнет сладкими духами и чем-то чисто женским. Здесь пахнет Асей. Вдыхаю полной грудью, помогая девочке раздеться. Ася на редкость молчалива и безжизненна. Подавлена. И это плохо. Не хочу ее видеть такой. Все познаётся в сравнении. Оказалось, мне нравился ее характер и дерзкий язык.
— Будешь кофе? — спокойно, даже монотонно спрашивает она у меня и идет на кухню, не дожидаясь ответа. Ее насильник наказан. Очень жестоко наказан. Но у меня возникает бредовая идея вылечить его, а потом снова покалечить. Сломал он мне девочку.
Иду за Асей, облокачиваюсь на дверной косяк, наблюдаю, как она заправляет кофемашину, стараясь не смотреть на меня. А я впитываю каждое ее движение. Во мне тоже что-то сломалось с громким хрустом. Это моя женщина, и я, наверное, только сегодня осознал, насколько она моя.
— Есть хочешь? — так же безжизненно спрашивает она меня, открывая холодильник.
— Хочу.
Накатывает такая усталость. Если бы не подписка о невыезде, я бы, наверное, улетел с ней куда-нибудь далеко, бросив все. Ася вынимает яйца, ветчину, сливочное масло, сыр. Суетится, ставит сковородку на огонь, закрываясь от меня.
— Тебя больше никто не посмеет тронуть, — обещаю ей я. Кивает, разбивая яйца в сковородку. — Он наказан.
Снова кивает, начиная нарезать ветчину.
— Прости. В том, что произошло, есть моя вина. Нет, она полностью моя. Не уберег.
— Ты не в ответе за других, — холодно отзывается Ася.
— В ответе. В моем мире это работает по-другому.
— Твоей мир ужасен… — с нее слетает маска отстранённости, и голос начинает дрожать.
— Согласен. Мир в общем прогнил, не только в моей реальности. Я просто пытаюсь подстроиться под систему.
— Не понимаю, зачем это нужно, — она забывает про яйца, и они начинают гореть. Ася кидается к сковородке и нервно выкидывает ее вместе с содержимым в мусорное ведро. Упирается в раковину и всхлипывает. Подхожу к ней, с силой разворачиваю к себе, заглядываю в глаза. Плачет. Тихо, без истерики. Распухшие губы дрожат, слезы текут по щекам.
— Поздно все тормозить. Я уже давно в системе, и просто так не соскочишь. А власти я уже нажрался по самую глотку. Выйду – меня уберут, и следа не останется… — выдыхаю я.
Поток ее слез увеличивается. Ася зажмуривается, снова кусает раненые губы и морщится от боли. Сглатываю. Мне никогда не было больно, я всегда холоден и циничен, но сейчас чувствую ее боль. Так остро, что хочется выть. Это же просто девочка, женщина, на чувства которой мне было плевать. А сейчас она меня пробивает, становясь чем-то очень ценным.
— Иди сюда, — поднимаю ее на руки и выношу из кухни. Ася цепляется за меня и утыкается в шею, продолжая плакать. Заношу ее в спальню, одной рукой срываю с кровати покрывало, укладывая девочку. Я ведь, и правда, ее не любил. Хотел обладать в сексуальном плане, в физическом, с похотью, жадностью. Но не любил. Да и не умею я любить так, как ей надо.
Так сложилось.
Не заточен.
Не нуждался.
Не понимал.
Не хотел.
А сейчас хочется дать ей это. Ей это нужно, и мне тоже. Она недавно заявила, что не может со мной нормально дышать, а мне нужно вдохнуть ее частичку в себя, чтобы почувствовать себя человеком.
— Тихо, даже если меня не станет, я сделаю все, чтобы у тебя было хорошо, — нависаю над девочкой.
— А я хочу, чтобы ты был! — неожиданно ударяет ладошкой мне в грудь. — Как ты не понимаешь! Я хочу жить с тобой. Амалия, Давид – все нуждаются в тебе! У тебя есть кто-то дороже и роднее их?! — кричит сквозь слезы и колотит меня в грудь.
— Все, тихо, нет у меня никого дороже них… — наклоняюсь, сцеловываю с ее щек солёные слезы. — И тебя, — добавляю.
Девочка распахивает глаза и смотрит на меня сквозь пелену слез. Так хочется впиться в губы, но не могу,
