Надо ему позвонить, вдруг что-то знает. Иван Станиславович — хороший знакомый отца и отличный мужик, деловой, своего не упустит. Но жесткий. Когда я попросил его устроить к себе тетю Алисы, так мне и сказал: «Возьму, но если будет работать спустя рукава, не обессудь, уволю без промедлений».
Мы сразу условились, что она никогда не узнает о моем участии в этом деле.
А через два месяца ее новый начальник сам позвонил и поблагодарил за такого золотого сотрудника. Во как, знай наших.
Все-таки странно. Откуда у Алисы и Марины деньги на ремонт?
Ох уж эти тайны мадридского двора.
Впрочем, чего тянуть, позвоню-ка я Ивану Станиславовичу прямо сейчас, пока жду риелтора.
— Понял, Иван Станиславович, — кладу я трубку через несколько минут. Он ничего не знает.
Задумчиво хмыкаю.
А что, если?.. Не то чтобы это было возможно, но проверить не помешает.
Снова листаю контакты, ищу номер Марии Петровны, начальницы Алисы.
Найти работу для нее оказалось даже проще, чем для Марины, ушло меньше времени.
Это никак не уменьшило раздирающее меня на части чувство вины, но как только получилось устроить обеих, стало чуть спокойнее. Перестал загоняться, что они могут голодать и нуждаться в самом необходимом, пока я лежу в больничной койке.
К тому же я помнил, как Алиса хотела работать именно в сфере будущей профессии, насколько для нее это важно. Как мечтала, что будет пробовать устраиваться официально через год-другой.
Набираю Марию Петровну.
— Добрый день, Назар, — практически сразу отзывается она.
— Мария Петровна, звоню узнать, как там ваша подопечная. Все хорошо?
— Более чем, — воодушевляется она. — Мы выпустили новую линейку продукции, и Алиса подготовила план продвижения. Там отличные идеи, у нее настолько свежий, незашоренный взгляд, это чудо какое-то! Хотите глянуть?
— Конечно, спасибо! Кстати, вы не повышали ей оклад, не выплачивали каких-нибудь премий?
— Нет, — тянет Мария Петровна. — Что-то случилось?
— Не берите в голову, я просто поинтересовался.
Мы прощаемся, и я в недоумении чешу затылок.
Любопытно. И ведь спроси я Алису по телефону, точно не ответит. Ладно, придется потерпеть до встречи.
От дальнейших размышлений меня отвлекает звонок риелтора, и следующий час я провожу за показом квартиры для возможных покупателей, молодой пары.
Сразу вижу: беременной жене точно нравится моя квартира. Она рассматривает все с любопытством первооткрывателя. То и дело поворачивается к мужу и что-то довольно шепчет ему на ухо, а тот серьезно кивает и сжимает ее руку.
У обоих настолько сияющие и довольные лица, они так влюблены друг в друга, что я улыбаюсь им в ответ, а на душе воют волки, становится тоскливо до жути. Их глаза так горят, как горели глаза Алисы, когда она смотрела на меня. Влюбленно, доверчиво, искренне. А я взял и все разрушил собственными руками, еще и обозвал напоследок. Идиот.
Морщусь и костерю себя на все лады, пока молодая пара уходит в холл что-то обсудить наедине.
— Назар Викторович, — обращается ко мне риелтор, пухленькая шатенка с огромными карими глазами и носом-картошкой, — думаю, мы уже сегодня выйдем на сделку.
Я киваю. Отлично, буду только рад, если они сделают то, что не получилось у меня: эта квартира наполнится детским смехом, шумными голосами, уютом. И любовью.
— Берем! — одновременно восклицают супруги, возвращаясь к нам.
Вскоре с бумагами покончено, и я выхожу вместе со всеми.
София, наверное, заждалась. Как и отец.
Пока еду, все вспоминаю, что Алиса сказала мне перед тем, как выпроводить в день нашего разговора. Каждое ее слово жалит, добавляет тяжести на сердце.
«Назар, если ты думаешь, что дело только в мести, то ошибаешься. Как ни странно, это я как раз могу понять. Не оправдать, но понять. А вот то, что ты так запросто притворялся, общался со мной столько времени, говорил по душам… Видел, как я открывалась, как доверяла самое сокровенное, и предпочел поверить, что я врунья, чем довериться собственному сердцу… Это… нестерпимо больно. Уходи».
«Запросто притворялся». Нет, не запросто. Иначе жил бы себе припеваючи, и совесть не мешала бы спать по ночам.
За то, что я совершил, теперь буду расплачиваться каждый день до конца своей жизни. И сожалеть. Но уже не могу этого изменить. Зато могу и хочу сделать так, чтобы она поверила: я очень хорошо усвоил этот урок. Больше не усомнюсь в ней. И не предам. Лишь бы только она дала мне шанс это доказать.
Через час я въезжаю в ворота дома отца и поднимаюсь по ступенькам в дом.
Уж не знаю как, но маленькая егоза будто заранее услышала и несется ко мне на всех парах.
На лице сама собой расплывается улыбка. Я приседаю, и София, яркий лучик света, бросается мне на шею и так сжимает мою шею своими тонкими ручонками, что едва не душит.
— Эй-эй, полегче!
Она отстраняется, переводит взгляд на мою руку, где виднеется шрам.
Ее большущие глаза наливаются слезами, и она осторожно гладит розовую кожу. Спрашивает с детской непосредственностью:
— Больно?
— Нет.
Тогда София сосредоточенно кивает.
— Хорошо.
Медлит секунду, а потом тянет за собой, заговорщически шепчет:
— Пойдем, я кое-что тебе покажу. У меня там Киси Миси*!
Ее мир снова сияет яркими красками, горести забыты.
Киси Миси? Как много я упустил, пока лежал в больнице…
Когда подходим к лестнице, что ведет на второй этаж, из кабинета выходит отец. Мне остается лишь развести руками: мол, наш разговор подождет.
Спустя полчаса, когда я узнаю о Киси Миси и Хаги Ваги все и даже чуть больше, меня наконец благосклонно отпускают.
Спускаюсь, и мы идем в его кабинет.
Решаю не тянуть, сразу достаю телефон, вожу пальцами и протягиваю экраном к отцу.
Там фотография Елены Соколовой, горничной «Колибри» и «Астории».
Лицо отца вытягивается, он бледнеет. Почти так же, как Алиса, когда я упомянул, что нужная девушка стояла за ее спиной.
— Это она? — задаю вопрос, хотя ответ мне уже не нужен.
Выражение лица отца говорит само за себя.
— Назар! — изумленно восклицает отец.
— Я понял, спасибо. Это она.
— Да, она, но…
Мгновение, и растерянность сменяется злостью. Его лицо наливается краской, и он рявкает:
— Ты совсем ополоумел? Только попробуй сказать, что снова взялся за старое!
— Нет, — уверенно парирую я. — И в мыслях не было.
— Тогда какого черта происходит?
Я убираю телефон в карман и холодно продолжаю:
— Присядь, я все объясню. Алиса тоже ее знает.
Киваю на его кресло, а сам устраиваюсь в кресле напротив. Видимо, фраза насчет Алисы делает свое дело, отец занимает свое любимое кресло и складывает руки в замок на столе, готовый меня слушать.
— Алиса не умеет врать. Когда я разговаривал с ней, она выдала себя однозначными реакциями. Я много раз вспоминал наш разговор, и по всему выходит, что она знает Лену, но абсолютно точно ничего не знает о том, что та творит.
— Или не творит.
— Или не творит, — соглашаюсь я. — Но тут точно не все чисто, потому что…
Подаюсь вперед и, глядя ему прямо в глаза, медленно спрашиваю:
— Давай еще раз начистоту. Ты действительно спал с этой девушкой всего один раз?
— Да, — ни секунды не мешкая отвечает отец.
— Так я и думал. Па, когда мы встречались, Алиса сказала, что ты плохой человек, на тебя не стоит равняться. И говорила это таким тоном и с таким взглядом… В общем, сразу понятно, что там что-то большее, чем маленькие чаевые или срач в номере после отъезда.
Отец изгибает бровь и хмыкает.
— И эти ее реакции на упоминания Лены… — продолжаю я. — Боюсь, как бы Соколова не втянула мою доверчивую Алису в какой-нибудь переплет. Именно поэтому хочу разобраться в том, что происходит. Хочу защитить нашего ребенка и ее саму.
— Ты не пробовал спросить у самой Алисы?
— Я… В общем, у нас сейчас не те отношения, когда она с радостью поделится подробностями. Еще решит, что я снова ее использую. Нет уж. Да и втягивать ее во все это, учитывая ее положение, такое себе. Нет, она должна оставаться в стороне.
