он, а затем с силой сдавливает мой локоть, тянет к зеленому коридору.
Мысли хаотично мечутся. Неужели с Давидом что-то произошло? Жив ли он? Всё ли в порядке? Сердце разрывается от боли, глаза слепнут, я не понимаю, что делать. Если он умрет, что с нами будет?! Как я смогу жить без него? Но додумать мысль не успеваю. Рука Олега причиняет боль, я было хочу прикрикнуть на него, но так, чтобы не испугать близнецов, как внезапно раздается чужой крик. Знакомый, родной.
— Ева! — призрачный голос Давида слышится издали и кажется галлюцинацией, больным ответом моего мозга на стресс.
Но нет, Олег тоже реагирует, значит, это реальность.
Муж, слыша Горского, усерднее толкает меня, и я уже почти по инерции прохожу через ворота, как вдруг меня резко тянут обратно.
— Мужчина, вы куда лезете? — вопит чей-то яростный женский голос. — Здесь очередь, вообще-то!
Мой нос утыкается в мужскую грудь, я вдыхаю приятный аромат и поднимаю голову. И сталкиваюсь с теплыми глазами Горского.
— Давид… — хрипло шепчу, не могу поверить в то, что он здесь. — Авария…
Он открывает рот, чтобы что-то ответить, но его перебивает Олег.
— Явился, — язвит, ничуть не скрываясь. А затем обращается ко мне: — Всё же его выбираешь, а, Евка? Говорила мне мать, что ничего… Впрочем, неважно.
Он не продолжает, но я услышала в его словах горечь, словно его всё происходящее ранит. Да быть того не может.
— Милый, я… Там… — вдруг выпрыгивает между нами та самая стюардесса, которая заигрывала с Олегом в самолете.
Вид у нее испуганный и виноватый. Дети в этот момент вырываются из хватки Олега и тянутся к Давиду, обнимая его за ноги, глядят при этом по сторонам с опаской.
— Держите его! — кричит в этот момент какой-то мужчина в форме. Не полицейский, но явно представитель власти.
Не успеваем мы все опомниться, а Олег — убежать, как вдруг его скручивают, защелкивая на руках наручники.
— Что вы себе позволяете? — рычит он, видно, что бесится и не может совладать со своими эмоциями.
— Оливье Дюран! — обращается к нему усатый мужчина, тот же, что помоложе, стоит чуть дальше, будто опасается, что Олег сможет сбежать. — Вы будете депортированы на родину для присутствия на суде по делу о халатности, повлекшей за собой гибель сотрудника вашей компании! Попытка побега будет зафиксирована, и этот факт приобщат к делу.
Ахаю, понимая, что еще чуть-чуть, и он мог бы улететь, избежав депортации.
— Я требую адвоката! — огрызается муж и смотрит грозно на Давида, который встает чуть впереди, защищая таким образом меня и детей от внешней угрозы.
— На родину прибудете, там и требуйте, — фыркает, усмехаясь, усатый. — Идемте, самолет скоро отправляется.
— Стойте! — Олег сопротивляется, упираясь пятками в пол. — Дайте с семьей поговорить.
Усатый переглядывается со вторым сотрудником, вся работа остановлена, люди только и делают, что пялятся на эту сцену и нас, непосредственных участников.
— Ева, — подходит ближе Олег, глядя на меня щенячьими глазами. Затем переводит взгляд на Давида, пару секунд не отводит от него глаз, а затем уже говорит мне: — Я так понимаю, домой со мной ты не поедешь? Не поддержишь мужа в этой непростой ситуации?
Уголки его губ опущены, глаза выражают печаль. Я осекаюсь, хватаю ртом воздух, но не могу сказать тех слов, которые пришлись бы ему по душе. Но этого и не требуется, он всё понимает и так.
— Понятно… — качает он головой. — Не стоило нам сюда приезжать. Всё у нас было хорошо…
Я бы поспорила с ним, наш развод был вопросом времени, но предпочитаю молчать.
— Я… — хриплю, горло режет, словно наждачкой.
Но Олег уже отвернулся от меня, присаживается на корточки перед детьми и долго смотрит им в глаза. Они в этот момент тоже глядят на него в ответ, не отводят свои глазки, словно чувствуют, что это их последняя встреча. Не знаю, отчего я так считаю, но почему-то кажется, что больше с Олегом мы не увидимся.
— Том, Гек, — говорит он с хрипотцой, будто ему тяжело произносить слова. — Я… Хотел быть вам хорошим отцом, но… Облажался… Надеюсь, вы будете меня помнить хотя бы иногда… Всё же я был не самым дерьмовым папашей…
— Олег! — шиплю, не желая, чтобы он учил детей плохим словам.
— Да уж, — усмехается он на мой окрик, — даже попрощаться как следует не могу. Дети… Надеюсь, ваш новый папа будет лучше, чем я…
— Новый папа? — хмурится Том, в уголках глаз у него скапливается влага.
Гек крепче стискивает штаны молчащего Давида, челюсти которого сжаты до невозможности.
— Давид — ваш настоящий отец, дети, — хмыкает Олег, я же тяжело дышу. Но тут он смотрит на нас и говорит то, отчего у меня сердце замирает: — А вы не думайте быть такими уж счастливыми. Между вами еще очень много секретов. Не правда ли, Ева?
Сердце заходится ходуном. Не предполагала, что правда всплывет таким образом. Будущий бывший муж поднимается, напоследок прижав к себе детей, а затем, уже не глядя ни на кого, позволяет себя увести.
— Я с тобой! — кричит ему вслед стюардесса и кидает на меня испепеляющий взгляд.
— Мама? — смотрят на нас с Горским вопросительно две пары глаз.
И стоит в этот момент что-то ответить, только вот отвлекает чужой недовольный возглас.
— Вы идете или как? Дайте дорогу! — та самая нервная тетка, которая была недовольна вторжением Давида, прорывается вперед.
Видимо, уже насытилась представлением и поняла, что больше ловить нечего, вот и щемится.
— Нет-нет, проходите, — говорю я, Давид же подхватывает наш чемодан, и мы вчетвером выходим из зеленого коридора.
А потом, ни словом не обмолвясь, покидаем аэропорт и садимся в машину Горского. И я попадаю в плен его глаз. Всё это время, пока я находилась в эйфории от того, что он живой и здоровый, ни одной мысли не возникало в голове. А теперь реальность снова обрушивается на меня водопадом.
— Мы ждем, — отвлекает нас от разглядывания друг друга недовольный голос Тома, Гектор же вторит ему в унисон.
Беспомощно смотрю на Давида, он лишь уверенно улыбается и признается детям, что это правда и он их отец.
Давид
Дети несильно радуются тому, что узнали. Меня, как отца, это конечно, огорчает. Но я и не ожидал, что всё будет настолько просто, и что близнецы сразу примут меня, постороннего им мужика.
Сначала изнутри поднимается волна гнева, что всё могло быть по-другому, но я быстро привожу эмоции в порядок. Сегодня я
