Та ещё штучка (СИ) - Риз Екатерина

Я услышала, как он хмыкнул.

- Ты думаешь, так всё просто? Захотел и ушел?

Я зажмурилась. Помолчала, собираясь с силами. А потом взяла и стукнула его кулаком между лопаток, со всей злости, Лешка охнул от боли и неожиданности. А я ему сказала, точнее, потребовала:

- Тогда исправь всё.

Конечно же, он пообещал, конечно же, поклялся, рассказывал мне, что все обязательно решит. Мы уедем, и он жизнь посвятит тому, чтобы я была счастлива. Только дура бы ему поверила. Я дурой не была, и не поверила. Мне оставалось лишь наблюдать, потому что сделать я ничего не могла. Через неделю после его клятв и обещаний, он снова собрался и уехал. Это всегда происходило одинаково. Несколько месяцев Леша проводил дома, потом становился задумчивым, молчаливым, сосредоточенным, а потом в коридоре словно сама по себе появлялась спортивная сумка с его вещами, и я понимала, что он планирует уехать на «гастроли», я так это называла. В начале семейной жизни, я относилась к появлению этой сумки спокойно. К тому же, Леша ничего по этому поводу мне не объяснял – собирал её, забирал и уезжал, никогда не говоря, когда вернется. Могло пройти два дня, неделя, а то и месяц. Однажды он уехал почти на два месяца, лишь звонил время от времени, поинтересоваться, как у меня дела, и сказать, что скучает. А вот когда ситуация начала заходить в тупик, появления этой сумки я стала бояться. Однажды, увидев её в коридоре, я простояла над ней не меньше двадцати минут. Просто стояла и смотрела, чувствуя, как в душе у меня все леденеет от ужаса. Сейчас я уже понимаю, что это было дурное предчувствие. А тогда я просто боялась.

А потом случилось то, что случилось. Ограбление антиквара Филиппа Рудаковского, его убийство в подвале собственного дома, какие-то немыслимые, ужасающие подробности, о которых вещали дикторы всех телеканалов. Когда я услышала о произошедшем, в первый момент, конечно, даже не связала его смерть с именем своего мужа. Разве я могла помыслить о подобном? Фоном прослушала новость с экрана телевизора, и отправилась пить свой утренний кофе. И лишь спустя несколько часов, сидя в кресле парикмахера, и поглядывая на экран включенного телевизора, меня прошиб холодный пот. В очередном выпуске новостей говорили о произошедшем убийстве, и принялись перечислять украденные ценности. Я, остановившимся взглядом смотрела на экран, и чувствовала, как моё сердце бьется всё медленнее и тяжелее.

Я едва дождалась того момента, когда смогу покинуть салон красоты, вылетела на улицу и схватилась за телефон. Конечно же, телефон мужа был вне доступа, и я, без лишних сомнений, набрала номер Соболевского.

- Скажи мне, что я ошибаюсь, - выдохнула я в трубку. – Скажи, что он не при чем!

Соболевский же, вместо ответа, на меня рыкнул, впервые за все время нашего с ним знакомства:

- Ты сдурела, звонить мне и задавать такие вопросы?! Езжай домой, и сиди там! – И отключил телефон.

Хотелось закричать, хотелось затопать ногами от бессилия и ужаса, а вместо этого я стояла посреди тротуара, с красивой прической, за которую заплатила приличную сумму, в белоснежной норковой шубе, что подарил мне муж, с фирменной сумочкой, о которой еще пару лет назад не то что бы не смела мечтать, а понятия не имела о том, что сумки бывают такой стоимости и какие-то логотипы на них, порой незаметные, имеют значение и могут что-то для меня значить. Такую жизнь, дорогую одежду, финансовую независимость от всех внешних обстоятельств, дал мне муж. Муж, которого я любила, которого боготворила, считала самым лучшим человеком на свете, своим защитником. А этой ночью мой защитник стал убийцей, или соучастником убийства человека. И я понятия не имела, как мне принять эту мысль. Я чувствовала вес дорогой шубы на своих плечах, и меня тошнило. Затошнило настолько, что я отошла в сторону, и схватилась рукой за ствол дерева. Мне казалось, что я не справлюсь с приступом тошноты, что мне станет плохо прямо на улице, на виду у незнакомых людей.

Лешка вернулся через неделю. И как только я увидела его, переступившего порог нашего дома, я поняла, что всё изменилось. Что по-прежнему ничего не будет. Наверное, потому, что мы встретились с ним взглядами и промолчали. Мы не знали, что сказать друг другу. Он понял, что я в курсе произошедшего, его причастности, а я – что мой муж убийца. И мне нужно как-то это принять, как-то дальше жить с этой мыслью. С того дня многое в нашей жизни изменилось, мы оба изменились. Сказать, что я взяла и разлюбила его, признала для себя его вину, я не могу. Я любила его. Может быть, именно тогда я любила его ещё сильнее, чем раньше, если такое возможно. Во всяком случае, моя любовь стала до боли отчаянной. Мне хотелось кричать, хотелось вцепиться в него и трясти, ругаться и доказывать ему, как он не прав. А потом прижаться, как раньше к нему прижималась, и почувствовать себя в безопасности. Вся проблема была в том, что я больше не чувствовала себя в безопасности рядом с ним. Мне все время казалось, что Леша что-то от меня скрывает.

Мы так и не поговорили о случившемся. Я боялась этого разговора, боялась услышать правду, боялась задать ему один короткий вопрос – зачем? Неужели было необходимо убивать человека? Ради драгоценностей? Ради денег? Это стоит человеческой жизни? Я ужасно боялась услышать от любимого мужа, что, по его мнению, стоит. Это было бы крахом всех моих иллюзий. А как жить под обломками, я не представляла.

Но, судя по всему, Леша тоже задыхался под грузом случившегося. Не знаю, было это чувство вины или страх перед возможным наказанием, но он перестал улыбаться, был мрачен, молчалив и задумчив. Казалось, что он ни на минуту не дает себе расслабиться, не дает себе выдохнуть. Постоянно собран и готов к драке. Я боялась, что драться он готов и со мной в том числе, если я соберусь его в чем-то обвинить. Каждый мой телефонный разговор выводил его из себя, допросы, с кем я говорю, с кем встречаюсь, и куда собралась, плотно вошли в нашу семейную жизнь.

Мы стали куда чаще выезжать к Тае в Патрунино. Если раньше навещали тетку мужа не чаще раза в месяц, привозили продукты и подарки, интересовались, чем помочь единственной родственнице мужа, то с возросшим напряжением, Леша полюбил уезжать в Патрунино на выходные. И оставаться там на несколько дней, даже телефон отключал, не желая ни с кем общаться. Если раньше свободное время, выходные и праздники мы проводили в компании его соратников, едва ли не одной большой семьей могли считаться, то сейчас дружная компания окончательно развалилась. Все разбежались в стороны, забились в свои норы и с тревогой ожидали развязки. Общение практически свелось к нулю, некогда удачливые и смелые компаньоны боялись лишний раз набрать телефонный номер бывших дружков. В какой-то степени такое положение вещей меня устраивало, я молила Бога о том, чтобы компания окончательно распалась, прошло время, и мы с Лешей могли бы уехать без лишних проблем. Просто взять и исчезнуть из Петербурга, где нас, по сути, ничего не держало. С нетерпением ждала этого момента.

За последние несколько лет Леша довел дом тетки до ума. Ещё в начале нашего брака рассказывал мне о том, что практически вырос в этом доме, и тогда им с Таей было не слишком сладко и комфортно проживать в старом, покосившемся от времени пятистенке, с печным отоплением и без намека на канализацию. Когда я впервые приехала в этот дом, здесь уже был сделан существенный ремонт, проведен газ и отопление, Леша даже пристройку к дому сделал. В ней располагалась одна большая спальня, которую мы с мужем и занимали, а также большая ванная комната, а внизу сауна. А спустя два года некогда старенький домишка превратился в крепкий дом с дорогим ремонтом, со всеми удобствами и необходимыми для жизни современного человека, новшествами. В дом был подведен интернет, а по участку появился крепкий, железный забор. Затем камеры слежения по периметру. После чего добавились сканеры и приборы слежения. Даже птица не могла сесть на забор, чтобы одна из камер не повернулась тут же в ее сторону. Тая вздыхала в недоумении и разводила руками, а я молча наблюдала за тем, как муж обустраивает себе настоящий форт-пост. И, кажется, лишь оказавшись за забором, чувствует себя спокойно и расслабленно.