— Раньше было так же? Ты поэтому ушла?
Я кивнула, не смотря на неё.
— Не всегда было так плохо, — я откашлялась и добавила. — Но опять же, были и более ужасные времена.
Мои пальцы начали торопливо набирать сообщение, в котором я умоляла Кая сказать мне, где он, и что мне надо было поговорить с ним, чтобы мы могли перемыть кости этим отвратительным «костюмам». И помочь ему слезть с парапета отчаяния.
Следующие три часа я сидела на кровати, переписывалась с Кэйдом и отправляла сообщения Малачи, которые оставались без ответа. Кэйд в итоге сдался. А Кай так мне и не ответил.
Я извинилась перед Ривер, как минимум, раз шестьдесят. Выходной в Канаде представлялся нам совсем иначе. Я обещала ей вечер с группой в городе, выпивку и смех. Это же было чем-то совсем другим.
Приблизительно через час, не в силах больше бодрствовать со мной, она приняла душ и легла в кровать. Кэйд тоже сдался через два часа. Он был уставшим. Такое дерьмо случалось и раньше. Рано или поздно, Кай должен был выйти на контакт.
Я тоже попыталась принять душ и пойти спать. Мой концерт был окончен. И Кэйд был прав — Кай, в конце концов, должен был вернуться.
Но я боялась снова потерять его из-за веществ. Он столько уже сделал. Он был таким удивительным. Один плохой вечер не стоил того, чтобы уничтожить себя.
"Мне нужен номер его комнаты в отеле и ключ от неё".
Бреннан ответил на моё сообщение через минуту:
"Он тебе что-нибудь ответил?"
"А тебе?"
Его ответ был незамедлительным.
"Встретимся в фойе".
Извинившись перед Ривер, я вышла из номера и обнаружила Бреннана у стойки регистрации. Его одежда была в беспорядке, а лицо обеспокоенным. Он протянул мне карту-ключ от номера.
— Что ты собираешься делать? — спросил Бреннан.
Когда я попыталась взять у него карту, он крепко сжал её пальцами.
Холодок прокатился у меня по спине, тихонько подтверждая мои самые страшные подозрения.
— Остановить его.
Он потянул карту на себя, но я тоже её не отпускала.
— А если уже поздно?
Я отвела взгляд. Что я тогда могла сделать? То же, что и всегда.
— Тогда я сделаю всё, чтобы он не убил себя.
Он задержал на мне свой взгляд, в котором сверкнуло сожаление.
— Думай обо мне, что хочешь, но я пытался оградить тебя от этого.
Чувство вины накрыло меня, словно цунами, угрожающее смыть моё душевное равновесие.
— Разве?
— Я говорил тебе, чтобы ты не возвращалась, — прорычал он. — Я говорил ему держаться от тебя подальше, — он сделал вдох, и повисла тишина, которая весила сотню тысяч фунтов. — Я бы умер за Кая. Но я думал… я думал, что ты уже освободилась от этого.
Он отпустил карту и пошёл прочь. То есть, это были его попытки спасти меня от Кая? От одной этой мысли я начала задыхаться.
Я всегда думала о Бреннане самое худшее. Неужели он так сильно переживал за Кая? За меня?
— Я всё равно завтра улетаю, — сказала я ему в спину.
Он даже не повернулся и не посмотрел на меня.
— Я серьёзно, Бреннан. Я улетаю. Несмотря ни на что.
Он остановился и, наконец, обратил на меня внимание. Его верхняя губа приподнялась в улыбке.
— Если ты думаешь, что он позволит тебе уйти во второй раз, то ты ошибаешься, Кловер. Есть только одна ошибка, которую он может совершить дважды, и она никак не связана с тобой.
Я попыталась сдержать слёзы, и у меня сдавило горло.
— Что ты хочешь, чтобы я сделала?
Он покачал головой и, наконец, сдался.
— Сегодня? Я хочу, чтобы ты гарантировала, что он не умер. После этого меня не волнует, что ты, мать твою, будешь делать. Мне в любом случае придётся разгребать всё это дерьмо.
Я осталась стоять на месте, пока он не исчез. Слёзы катились по моим щекам. Он написал номер его комнаты маркером на карте.
Бреннан ошибался. Это было не только его дерьмо. Это было и моё дерьмо. По крайней мере, сегодня. Завтра утром я собиралась улететь, как и обещала.
Это было ошибкой. Всё это. От начала и до конца. Но я не могла уехать, не убедившись, что с ним всё было в порядке.
Я использовала карточку, чтобы зайти в лифт, который отвёз меня в фешенебельный номер. Дверь лифта открылась прямо перед входом.
— Малачи? — позвала я тихим испуганным голосом.
Гигантский номер был прекрасен, но свет был выключен, а шторы задёрнуты. Я не могла ничего разглядеть, но я очень боялась включать свет, с ужасом представляя, что могла там обнаружить.
— Малачи?
Я прислушалась в надежде услышать тяжёлое дыхание или звон стаканов. Но ничего этого не было.
— Ну, хорошо, — прошептала я сама себе и начала осторожно продвигаться вперёд по незнакомому пространству.
Проверив гостиную, одну из спален и кухню, я не обнаружила ничего, кроме того, что он не пользовался ни одной из этих комнат. Наконец, у меня появилась надежда, когда я увидела полоску света, льющегося из ванной комнаты, расположенной в главной спальне.
В панике из-за того, что я послужила причиной чего-то необратимого, я понеслась в спальню, приготовившись к самому худшему. Моё сердце перевернулось внутри и врезалось в грудную клетку, когда я обнаружила его, сидящего в одиночестве за столом. Он находился полностью в тени, и его профиль был едва виден в тусклом свете, падающем из ванной комнаты.
Он даже не пошевелился, когда я ворвалась в его комнату, точно летучая мышь из преисподней. Он даже не обратил на меня внимания. Его сильные пальцы обхватили горлышко бутылки с виски. В его другой руке был стакан.
Вид алкоголика с бутылкой в руках не должен был наполнить меня надеждой. И не должен был заставить слёзы выступить у меня на глазах. Он не должен был шептать мне о возможном спасении… Но это были не наркотики. Это был не тот жуткий кайф, после которого ему пришлось бы приходить в себя несколько дней.
Это было не самое худшее, что он мог сделать.
Это было плохо, но вместо этого всё могло закончиться катастрофой.
— Малачи, — пробормотала я мягко, стараясь сделать всё возможное, чтобы успокоить его.
Мускул на его челюсти начал пульсировать, когда с моих губ слетело его имя.
— Что ты здесь делаешь, Кловер? — его голос был хриплым и грубым из-за сдавившего его горя.
— Я пришла проверить, как ты.
Его плечи одеревенели.
— Мне не надо, чтобы ты меня проверяла.
Его слова не должны были причинить боль. Но всё же ранили. Очень ранили. Я прижала руки к животу, и приказала своим эмоциям взять себя в руки.
Просто… он никогда не говорил мне этого раньше. Он всегда испытывал облегчение, когда я находила его, попавшего в беду. "Дикий Цветочек", — бормотал обычно он, хотя и был не в себе. Но независимо от того, насколько далеко он заходил, если он всё ещё был в сознании, он улыбался и говорил: "Мой Дикий Цветочек".
Это была новая для меня территория, и у меня не было к ней карты.
— Я знаю, — прошептала я.
— Что ты здесь делаешь? — задал он вопрос требовательным тоном, сквозь сжатые зубы.
Неожиданно мне стало тяжело дышать. Неожиданно я уже больше не могла придумать правильный ответ, который смог бы вытащить его из всего этого. Я была зла на него. Я была напугана. И рассержена на саму себя за то, что вернулась сюда, после всего.
— Я вообще-то беспокоюсь о тебе. Я не могу свыкнуться с мыслью, что ты сидишь здесь и уничтожаешь себя, чёрт побери, только потому, что тебе не понравилось, что сказали те два директора. К чёрту их, Малачи. К чёрту всех. Просто не делай этого больше. Не возвращайся туда.
Он повернулся ещё немного и посмотрел на меня. Он не был полностью развернут ко мне, но это был хоть какой-то прогресс.
— Тебе всё равно, — зарычал он. Тон его голоса был таким суровым и мерзким, каким я никогда в жизни не слышала. — Тебе всё равно, что со мной будет. Ты ушла. Ты не хотела иметь со мной ничего общего.
Моя жалость к нему растворилась, когда я услышала эти безосновательные обвинения.
