Девчонки вдруг резко перестали хихикать и принялись с деловитым видом шуршать бумажками. Тихон обернулся. Стеклянные двери в отделение заполнила знакомая медведеподобная фигура. И пока Глеб Николаевич шел к ним по коридору, Тин словно другими глазами увидел Вариного отца. Усталость читалась в каждом движении. В медленной походке. В том, как опущена голова. Как он на ходу растирал запястья. И Тихон впервые задумался, из чего состоят дни Глеба Николаевича. Или его сына. Или… дочери. Для Тина операция стала событием, перевернувшим жизнь. А для таких, как Варин отец — это каждодневная работа. И сейчас Тин отчетливо осознал, как она тяжела. Мысль показалась ему крайне важной, но он решил додумать ее потом. А сейчас…
— Здравствуйте, Глеб Николаевич.
— Приветствую, — кивнул Самойлов и обратился к медсестре. — Мариша, меня искал кто?
— Синицын вас искал! — тут же затараторила постовая. — Просил обязательно ему позвонить.
— Ясно. Выписку отдали? — заведующий кивнул в сторону Тихона.
— Да, — дружно отрапортовали обе медсестры как по команде.
— Ну все тогда, — Глеб Николаевич обернулся, наконец, всем корпусом к Тихону. — Я там расписал подробно, да и вчера мы вроде все проговорили. Ступай и не греши больше.
Медсестры хихикнули — снова на диво слаженно.
— Глеб Николаевич, на два слова можно?
— Только на два, — кивнул после паузы Самойлов. — Не больше.
Он развернулся и пошел к своему кабинету. Спина была теперь прямая, руки в карманах. Но его опущенные плечи и жест, растирающий запястья, крепко врезались Тину в память. Прихватив стоящую на столе коробку, он пошел следом.
На эту коробку уже в кабинете Глеб Николаевич сразу недобро зыркнул.
— Если там коньяк, убери сейчас же. Иначе об голову тебе его расшибу.
— Ну что вы, Глеб Николаевич, какой коньяк, — вздохнул Тин. — Что я, не понимаю, что ли… Какой уж тут коньяк. Другие категории.
— Сообразительный какой, — хмыкнул Самойлов, тяжело опускаясь в кресло. — Ну, где там твои два слова?
Тин помолчал немного. А потом вдруг спросил — совсем не о том.
— Скажите — оно того стоит?
Вопрос прозвучал по-дурацки. Он вышел странным, непонятным, и Тихон был готов к ответному: «Ты о чем?». Но Варин отец вопрос понял. Сначала взъерошил волосы на затылке, размял шею, наклонил голову вправо, влево.
— А скажи мне, Тихон, как ты определяешь, что правильно, а что — нет?
Теперь уже Глеб Николаевич ошарашил его вопросом. Тихон всерьез задумался над ответом, а Самойлов продолжил с усмешкой.
— Ладно, подумай на досуге на эту интересную тему. А я тебе скажу, как я считаю. Правильно — это когда все остальное неправильно. Понимаешь?
Тин нахмурился.
— Не могу я по-другому, — вздохнул заведующий. — Не могу и не умею. Пробовал иначе — и все равно сюда вернулся. Ну и как ты думаешь, что это означает? Что оно того стоит?
— Да, — серьезно кивнул Тихон после небольшого раздумья.
— Ну вот ты и ответил на свой вопрос. Это все, что ты хотел мне сказать? А то меня начальник протезной мастерской ждет, а я ему данные еще не подготовил. И если сегодня не дам — Алексей Тимофеевич меня самым тяжелым протезом отдубасит.
Тин не поверил, что кто-то сможет отдубасить заведующего «травмой» — хоть протезом, хоть чем другим. Но чужое время, и в самом деле, не стоит понапрасну занимать. У Тихона есть дело и разговор. Он шагнул к столу и поставил коробку.
— Это вам. Там не коньяк.
Самойлов хмуро посмотрел сначала на Тина, потом на коробку.
— Зачем это вообще? Мы с тобой сполна рассчитались, мне Валентина Матвеевна доложила.
Тихон упрямо покачал головой и подвинул коробку ближе к врачу.
— Откройте. Мне кажется, вам понравится.
Самойлов еще похмурил брови и зашуршал коробкой. Потом сунул в нее нос. Потом достал содержимое целиком. Вздохнул — и обреченно, и восхищенно.
— Гад.
— Я был уверен, что вам понравится, — широко улыбнулся Тин.
— Ты просто знал, от чего я не смогу отказаться! — Глеб Николаевич держал в руках серебряный подстаканник, поворачивая его в разные стороны. Старинный. Перевернул. Ага, вот и дата. Больше ста лет назад. Снова вернул в вертикальное положение, еще покрутил. Надо же. Не просто старинный — именной.
— Боюсь представить, сколько это стоит… — голос Самойлова задумчив. — Антиквариат же. Решил откупиться от меня по-крупному, Тихон Аристархович?
— Нисколько это не стоит. Это вещь принадлежала моему прадеду. Жалована не помню по какому случаю то ли великим князем, то ли еще кем-то таким же сиятельным.
Глеба Николаевича не обманул этот небрежный тон. Он резко поставил подстаканник на стол и отодвинул от себя. Тихон так же резко отступил назад и замотал головой.
— Обратно не возьму. Отец просил принять подарок.
— Так уж и просил? — насупился Самойлов.
— Ну… Благословил подарить.
— Ох… — вздохнул Глеб Николаевич. — И что мне с вами делать, Тихие?
— Так вы все уже сделали, Глеб Николаевич. Осталось благодарность принять.
Заведующий помолчал. А потом неохотно кивнул.
— Ладно. Убедил. Спасибо.
Одну победу Тин одержал. Со вторым делом сложнее.
— Еще один вопрос обговорю, можно?
— Ты целую речь подготовил, я смотрю. Прямо как нобелевский лауреат, — Самойлов откинулся в кресле и не удержался — взял подарок в руки. Какая работа. Какая чеканка. Сейчас так не делают. — Вещай, давай.
Тихон вздохнул. Он собирался сказать Самойлову-старшему то, что уже сказал младшему. Но с Вариным отцом говорить на эти темы не в пример сложнее, чем с ее братом.
— Глеб Николаевич, мы с вами оба знаем, что я вам жизнью обязан. Если бы не вы — сейчас я бы тут не стоял. Хотите, не хотите — а вы мне как… второй отец.
Глеб Николаевич молчал и смотрел внимательно. Даже подстаканник обратно на стол отставил.
— Собственно, по большому счету, я весь с потрохами вам принадлежу. И если что-то вам нужно… Лично вам… или что-то для отделения… для больницы. Вы скажите. Любые деньги. В пределах того, чем я владею.
— Прямо так и подмывает выписку из банка попросить. Оценить, так сказать, какое счастье мне привалило и чем я теперь могу распорядиться, — наконец-то отреагировал Самойлов.
— Я серьезно!
— Да по лицу видно, что серьезнее некуда. Ничего не надо. Ты VIP-палату оплатил, подарок доктору сделал, подарок мне понравился. Все — совесть твоя чиста. Остальное — блажь.
— И все равно, — Тин упрямо продолжил. — Вы подумайте. Я для вас все, что попросите, сделаю, — и, после паузы и тише. — Кроме одного.
