то, что он сделал с несчастной девочкой, и которому отец доверил мою жизнь, а он…
Сколько ушло на это часов – не знаю. Помню, что я плакала. Потом уснула, уткнувшись носом в подушку Армана.
А проснулась от звонка, когда на город уже давно опустился вечер.
– Арман! – кинулась я к телефону, но это был не он. – Да, здравствуйте, Роман Валентинович, – выдохнула я. – Запись, что вы мне обещали? Конечно, заберу. Сами привезёте? Нет, я не у матери. У Армана. Хорошо, жду.
И я только успела убрать всё, как позвонили в дверь.
– А Арман тебе не звонил? – седой серьёзный начальник службы безопасности всегда осматривался, прежде чем куда-то зайти-выйти, и оружие носил не как Арман, ткнув за пояс, а с уважением, в кобуре.
– Нет, но мне и не должен был. Что-то случилось?
– Вроде ничего. Просто дозвониться не могу.
– Давайте я попробую, – пригласила его в кухню, а сама набрала Армана. И пока слушала длинные гудки, Валентиныч уже включил телевизор.
– Никто не берёт трубку, – отключилась я, но, глядя на спокойное лицо безопасника решила не паниковать раньше времени. – Наверно, на какой-нибудь встрече или телефон на беззвучке.
– Ладно, не маленький, найдётся. Давай к нашим баранам, – открыл он на столе принесённый ноутбук. Воткнул в разъём флешку. – Сразу предупреждаю: видео не из приятных. Подумай, стоит ли тебе его смотреть.
– После всего, что я уже знаю? Нет, я точно посмотрю.
– Ну давай тогда я кое-что объясню, – сел он рядом.
Глава 45. Яна
Я сжала пальцы до побелевших костяшек.
На мониторе белел унылый зимний пейзаж.
Людей стояло немного. Но почти все мне знакомы. Князь Николай Александрович Романов, высокий, худой, в норковой шапке, засунув руки в карманы. Арман, в кожаной куртке, подняв воротник, с красными от холода ушами. Отец, в расстёгнутом пальто и совершенно спокойный, даже флегматичный. Когда запись началась, он пинал придорожный сугроб, как будто не было для него сейчас ничего важнее, чем разбить этот лежалый снежный ком.
– Скрытая камера у меня, – пояснил Валентиныч.
Я кивнула и невольно задержала дыхание. Я же первый раз видела отца живым. Почти во плоти.
Он двигался. Он говорил. На укатанной машинами дороге они принялись играть с Арманом комком снега в футбол. Толкались как мальчишки, пинались, смеялись.
– А звук? – сглотнула я.
– Лучше без него, – покачал безопасник головой. – Меня слегка трясло не от холода, от нервов, поэтому картинка дрожит, – он ткнул в экран. – Из тех, кого ты не знаешь – люди Романова. Я бы мог назвать, но имена тебе вряд ли нужны, их никого уже нет в живых. Один старик на этом свете задержался.
– Вас трясло, а им ничего, – усмехнулась я. Финальным броском отец отправил кусок снега обратно в сугроб. Теперь они стояли с Арманом рядом и тихо переговаривались. – Кого-то ждут?
– Нотариуса.
И едва он это сказал, показалась машина. Припарковалась недалеко, рядом с остальными автомобилями. Из неё вышёл приземистый мужик в тёплом пальто и кожаным портфелем, бодро дошёл до Романова и сказал что-то на ухо. Тот едва качнул головой, и Армана с отцом в одно мгновенье развели по сторонам и лицом друг к другу поставили на колени, прямо в снег.
К виску каждого приставили по стволу.
Безопасник вздохнул. Я закусила губу.
– Романов обвиняет его в смерти сына. Потом зачитывает свой «приговор». И объявляет условия перемирия, – пояснил он.
Отец, такой живой, родной, близкий, обвёл присутствующих тем самым взглядом, исподлобья, упрямо стиснул зубы и покачал головой.
«Соглашайся, пап! – уговаривала я, словно ещё можно что-то исправить. Словно смотрела какое-то дурацкое немое кино. – К чёрту всё это! Ну, пап!»
– Арман просит его послать всё на хер, – вторил мне Роман Валентиныч. Камера дрогнула. Он выругался. – Это я чуть запись не запорол. Поскользнулся. Мне казалось, им заговаривают зубы и вариант был только один: они останутся лежать там оба. Подпишут всё, что им навязали и лягут. Или не подпишут, но для Романова это был не вариант. Он рассчитывал, что ради Армана Зверь дрогнет. Жизнь друга – это был весомый аргумент.
– А сейчас что? – спросила я. Глаза зашипало, когда Арман опустил голову. И она качнулась, когда тот, кто стоял рядом, ткнул его стволом в висок.
– Романов сказал, что к Арману претензий нет. Сука, конечно, насмехается. Но, отдать ему должное, он мужик принципиальный. Хитрый, умный, властный, но слов на ветер никогда не бросал.
– А почему больше никого нет?
– Так дело такое, – почесал бритую щёку Роман Валентиныч, – лишние свидетели были ни к чему. Наших людей никого. Зверь приказал, чтобы не рисковали и близко не появлялись. Только они и я. И что бы не произошло, мне тоже приказали не встревать… ну, пока всё не закончится, – снова поскрёб он уныло щёку.
Арман начал говорить.
– А что происходит сейчас?
– Ну, Арман выдвигает свои условия. Андюха бесится, пытается его заткнуть. Орёт что-то вроде да пошли они все на хер, – вежливо кашлянул Валентиныч, постеснявшись при мне матерится.
– О, боже, – зажала я рот, глядя как изменился в лице Арман.
– Напоминает ему всё, что сделали с его женой. И вот, этот момент, – показал он на экран пальцем. – Арман орёт: заткнись, сука или я сам тебя пристрелю.
И я вижу, как оживляется Романов, тем более камера как раз повернулась к нему.
– А он дело говорит, мальчик, – слово в слово по губам, как при синхронном переводе, произносит безопасник, когда Романов поворачивается к отцу. – А может дадим тебе пушку? Если не промахнёшься, я даже на ваши условия соглашусь.
– Не промахнусь! – и сама читаю я по губам Армана. Но пистолет ему не дают.
Он стискивает зубы, и так знакомо упрямо играют желваки.
– Романов глумится над такой дружбой. Но, судя по его многословности, вообще не верит, что Арман выстрелит, – пояснил безопасник.
– А отец молчит?
– Да. Здесь я сам чуть
