как раз выпишут из больницы. Соберемся всей семьей.
– Ты просто не можешь ее простить, да?
Сглатываю судорожно и замолкаю.
Прокручиваю на быстрой перемотке кадры из прошлого. Никитин день рождения, на котором все косились на меня, как на белую ворону в их великосветской тусовке. Матч за выход в плей-офф, куда приперся Никитин отец и долго и нудно втолковывал мне, что я не лучшая партия для его сына. Вечеринка, на которой его сестра по чистой случайности опрокинула на мое светло-сиреневое платье графин с пуншем.
Нанизываю эти бусины на нитку воспоминаний и понимаю, что давным-давно отпустила ситуацию. Если бы я жила ненавистью изо дня в день, то выжгла бы себя дотла.
– Я не держу зла на твоих родных. Просто предпочитаю держать дистанцию. Между нами все зыбко, Митя к тебе еще привыкает. Да и штамп в твоем паспорте никуда не исчез. Формально ты связан с другой женщиной.
– Это ничего не значит!
– Для тебя, может, и не значит. А для общества? Для Дашиной семьи? Для моих родителей?
Стреляю в Лебедева вопросами, но руки у него не отнимаю. Греюсь его теплом и позволяю ловким пальцам скользить по тыльной стороне ладони. Застреваю в этом незыблемом вакууме и не без сожаления разрываю контакт, возвращаясь к нетронутым отбивным, пока Никита постукивает пластиковой вилкой о столешницу и досадливо хмурится.
– Я сделал свой выбор, Кира. И мне, признаться, по барабану, что на этот счет думают люди. Коллеги, Вершинины, пацаны из команды. Развод – вопрос времени, и я всячески стараюсь ускорить этот процесс.
Сердито высекает Лебедев, как будто я оттоптала его больную мозоль, и заканчивает обед в полной тишине. Сгружает пустые контейнеры в урну и явно злится, если судить по раздувающимся крыльям его носа.
Отстраненно пробегается пятерней по основанию шеи, выдувает воздух со свистом и замирает на пару секунд. Чтобы в следующее мгновение вытащить меня из кресла и дернуть на себя так, чтобы я впечаталась в его каменную грудь.
– Потерпи немного, маленькая. Пожалуйста.
На контрасте с порывистыми движениями произносит он очень мягко. Едва уловимо касается губами моего виска, очерчивает подушечками пальцев лопатки и топит в серой глади опасно темнеющих омутов.
Сейчас он все больше походит на того напористого хоккеиста, который предлагал подвезти меня на своей чумовой Ауди, и это обезоруживает. Дезориентирует до плывущего пространства и подкашивающихся коленей и заставляет прятать лицо в дорогущей рубашке.
– Хорошо. Просто… мне пока сложно привыкнуть, что какие-то проблемы больше не нужно разруливать самой.
Признаюсь хриплым шепотом и отступаю на пару шагов, выпуская Никиту из объятий. Кое-как пролистываю многострадальный контракт, вношу скупые пометки и клятвенно обещаю себе вернуться к ним завтра.
Потому что сегодня мозги в кашу, под ребрами все еще бушует ураган, а бабочки в животе никак не желают униматься. Особенно сильно они активизируются, когда я выключаю компьютер, подхватываю сумку и опрометью вылетаю на парковку.
Моя Хонда стараниями Лебедева отправилась в малярку, но я только рада упасть на пассажирское сидение и освободиться от красивых, но жутко неудобных туфель и принять из крепких рук стакан с кофе, который я не успела выпить.
– Твой любимый. Ванильный, – широко улыбается Никита и тут же серьезнеет, выводя на громкую связь звонок, поступающий от абонента «адвокат». – Да. Слушаю.
– Здравствуйте, Никита Сергеевич. У нас отложка на две недели. Боюсь, ваше присутствие необходимо на следующем заседании. Потребуется прояснить кое-какие детали.
Шумный вдох. Зубовный скрежет. Принятие.
– Хорошо. Что еще?
– Я переговорил с судьей. Ускорить вынесение определения возможно. Только это будет стоить…
– Не важно. Я готов заплатить сколько угодно.
Жестко отрубает Никита и сильнее стискивает оплетку руля. У меня же от его слов сотня крохотных смерчиков проносится по всему телу. Крушит терзающие меня сомнения. Оседает робким торжеством на нёбе.
– Я и забыла, что ты можешь сравнять горы с землей и перевернуть мир вверх тормашками, если чего-то по-настоящему хочешь.
– Я и сам забыл.
С ощутимой досадой откликается Лебедев, я же улетаю в нирвану. Может быть, я тороплю события, но я больше не сомневаюсь, что Никита доведет начатое до конца. Слишком уж глубокая борозда прочерчивает его лоб, слишком резко дергается кадык на его шее.
Сейчас он – натянутый возбужденный нерв. Дотронешься – спровоцируешь глобальную катастрофу.
Но стоит только нам приблизиться к школьным воротам, напряжение исчезает. Морщинки вокруг Никитиных глаз разглаживаются, уголки губ приподнимаются вверх. Преображение настолько яркое, что мне хочется тут же достать телефон и запечатлеть его на фото.
Неотразимый он, когда не придавлен грузом проблем.
– Хей, чемпион! Ну, что, готов попробовать пару финтов?
– Всегда готов!
Выскользнув из автомобиля, Лебедев ловит Митю в объятья и стискивает так крепко, что меня саму топит в этой грубоватой щемящей нежности. Наблюдаю за ними в приоткрытое окно и силюсь сглотнуть набухающий в горле ком.
– Как день прошел?
– Нормально. Пятерку по математике получил.
– Красава.
Мой медвежонок залезает назад с помощью Никиты, ерзает по сиденью от нетерпения и в мыслях уже явно рассекает по ледовой арене. Не замыкается. Напротив, выливает на нас беспрерывный поток информации.
Рассказывает что-то про проверочную работу, про одноклассников и про экскурсию в парк Зарядье, куда их обещал отвести классный руководитель на следующей неделе.
За его звонким щебетанием дорога проносится незаметно, и вот мы уже стоим перед хоккейной площадкой и торопливо сгружаем вещи на скамью. Задыхаюсь от предвкушения, поджигающего кровь, и вздрагиваю, когда Никита опускается, чтобы помочь мне зашнуровать коньки.
Действует осторожно, уверенно, трепетно.
– Не туго?
– Нет. Отлично.
Благодарю Лебедева и медленно выкатываюсь на лед. Подворачиваю рукава широкой свободной толстовки и застываю, приклеиваясь взглядом к трибунам.
В проходе появляются товарищи Никиты по команде.
Добродушный Сашка Терентьев, который когда-то таскал мне пончики с шоколадной глазурью. Ловелас Лешка Саутин,
