больше не вспомнит…
Злость, желание, любовь больная и бессильная — сумасшедший коктейль растекается по венам, лишает воли, сметает осторожность.
Я собираю пальцами слезы с любимых щёк, жадно путаюсь в растрёпанных волосах. Никак не могу надышаться до одури родным ароматом нежной кожи. Этот долбанный огрызок ночи в дешёвом мотеле – всё, что у нас есть. Другого не будет никогда! Уже завтра Нана уедет к мужу, а я буду загибаться от боли, выискивая утешение в бездушных копиях моей Наны.
Вопреки здравому смыслу, сокращаю расстояние между нами до считаных миллиметров. Рвано дышу. Теряюсь в медовом блеске карих глаз. И чего-то жду… Если и падать в бездну, то только вместе!
— Чего ты хочешь, Нана? — подушечкой большого пальца мягко касаюсь её губ. Нежных, податливых, дерзких. Я все еще помню, какими сладкими и жадными они могут быть, и едва сдерживаю себя, чтобы снова не испробовать их на вкус. До безумия всего один шаг, но я даю себе слово, что отступлю, если Нана попросит.
— Сава, — шепчет тихо, срывая с петель остатки моего самообладания. Закрывает глаза, продолжая дрожать.
Жадный вдох. Короткий выдох. Мне кажется, я готов ко всему, но только не к её обезоруживающей просьбе.
— Поцелуй меня, Ветров!
Тихий голос Наны крутым кипятком растекается по венам. Обжигает. Оглушает.
Я не из тех, кого нужно просить дважды, но сейчас зависаю. Не верю. Почти не дышу. Смотрю на Свиридову с немым отчаянием во взгляде и умираю от боли, разрывающей моё сердце.
Что за натура у Марьяны такая подлая? Что за привычка предавать? Сначала меня. Теперь Осина… Нет, конечно, до Влада мне нет никакого дела, но тупое разочарование скрежещет по живому… Нана так легко говорит «люблю» и так же просто целует потом других… Спустя всего неделю, месяц… Пустая кукла, чёртова эгоистка!
— Повтори, что ты сказала! — голос срывается в простуженный хрип, а пальцы — с нежных губ. Скользят по щекам, размазывая слёзы. Спускаются к шее. И снова вверх. Вдоль висков к волосам. Ни черта не нежно! Исступлённо. Алчно. Безнадёжно.
Внутри всё трещит и ноет! Но, вопреки здравому смыслу, жажду впиться страстными поцелуями в губы Свиридовой, воскресить в памяти их вкус, наказать за предательство, хотя бы на мгновение ощутить себя живым.
— Поцелуй меня, Ветер! — рваным шёпотом вгрызается в душу. Открывает глаза и опаляет сознание нежным взглядом. Таким чистым и искренним, что почти верю. Хочу верить! Но, сука, помню, как Свиридова умеет предавать…
— Я не смогу остановиться, — хрипло, на грани прощупываю границы, даю Марьяне шанс одуматься, себе — не наделать глупостей. Хотя куда там? Поздно!
Обезумевшими ладонями зарываясь в карамельные волосы, отчаянно стягиваю те в кулак на девичьем затылке. И откуда только у этой дряни такая власть надо мной? Запрокидываю наверх её голову. Резко. Безжалостно. Даже грубо. Глаза в глаза, чтобы не думала, что шучу.
Её вдох. Короткий. Взволнованный. Сквозь приоткрытые в беззвучном «о» сахарные губы. Он прошибает током до самых костей. Ломает меня. Скручивает от невыносимого желания.
— И не надо, — перебором проходится по нервам. Тихо так, но беспощадно. И смотрит своими океанами прямо в душу. Бередит её обрывками воспоминаний. Гипнотизирует. Разве кто устоит? Я так точно не могу…
С каким-то диким остервенением припадаю к её мягким, солоноватым от слёз губам.
Разряд молнии. Где-то там в области сердца. Прямое попадание. Больно. Сладко. Всё вперемешку. Мой мир разбивается вдребезги. Уже не собрать. Да я и не хочу…
Чувствую, как Нана дрожит в моих руках. Мягким воском податливо плавится. Ощущаю каждую мурашку, пробегающую по коже её тонкой шеи, слышу каждый вдох и все больше схожу с ума. Бесстыже углубляю поцелуй. Я скучал. Пять грёбаных лет грезил об этом моменте. А потому забываю про осторожность. Целую Нану как в последний раз. Неудержимо. Взахлёб. До боли. И Марьяна отвечает. Пылко. Пламенно. Жарко. Словно от этого поцелуя зависит её жизнь.
Знаю, лжёт! Понимаю, что любит другого. Уже завтра заберёт дочь и сбежит от меня к нему. Будет также целовать своего Осина. В его руках таять без остатка. Ему врать. С ним смеяться глупым шуткам за завтраком и вместе строить планы. А моя темнота заполонит собой всё! Снова. Без остатка. А потому пользуюсь моментом, пытаюсь надышаться моей Наной впрок.
Голодные поцелуи кусают душу. Спускаются ниже. Оставляют следы. Тихие стоны. Гулкие вздохи. Её слёзы. Беспрестанное «Ветер» и моё «люблю». Мы бьёмся спинами об стены, запинаемся о дурацкую обувь под ногами. Сердце всмятку. Дыхание спутано — уже не разберёшь, где чьё. Ни капли нежности, ни минуты на раздумья, ни единого шанса на отступление.
Моя куртка. Её свитер. Всё летит к чёрту.
Движения рваные. Жадные. На грани боли. На языке ЕЁ вкус. На губах – четыре буквы.
«Нана».
Не моя.
Чужая.
«Нана!»
Тела обнажены.
Границы стёрты.
«Нана!»
Душа рвётся в клочья от сумасшедшей близости. Никаких долгих прелюдий. Это не любовь — расплата за прошлое. Нагло, эгоистично забираю своё, чтобы выжить завтра, когда Свиридова снова уйдёт.
«Нана!»
Потрёпанный временем диван. Колючие одеяла.
Её стон. Резкий. Болезненный. Горький. В глазах перепуганных сумасшедшие слёзы.
В моих — ступор. Непонимание. Отрицание.
— Нана, — шёпотом. Недоумённо. Растеряно.
Мне казалось, больнее некуда. Но Свиридова снова меня обыграла. Всухую. Без шансов на реванш.
— Я никогда тебя не прощу, Ветров, — одними губами. Глухо. На изломе.
Глупая моя девочка! Я и сам никогда не прощу себе её боли. Какого лешего Марьяна промолчала?
— Знаю, — невесомыми поцелуями собираю слёзы с раскрасневшихся щёк, а рвущиеся на свободу вопросы запихиваю в дальний угол. Я задам их утром, а сейчас просто обязан исцелить нежностью покалеченную душу Наны. Только моей Наны!
Не знаю, сколько проходит времени. Мы его не замечаем. В этом маленьком номере дешёвого мотеля мы раз за разом с головой проваливаемся в рай. Жаркий. Безграничный. Только наш. Наполненный стонами и бесстыжими поцелуями, нескромными ласками и запредельной близостью. Мы больше не спешим. Каждое мгновение растягиваем в памяти, смакуем на языке, закрепляем нежным касанием губ.
Чернота за окном сменяется серостью пасмурного утра. В номере тихо. Колючие одеяла валяются на полу. Я прижимаю к груди мою Нану и верным псом охраняю её сон. Ловлю каждый вдох. Считаю выдох. Тону в размеренном биении её сердца и никак не выпущу тонкой ладони из своей руки.
Пытаюсь понять, что произошло. Не
