делать целую вечность. Это довольно сложно.
— Они у меня на липучках, — торжественно заявила я, убирая флакон с ядом в один карман, письмо Ноя — в другой, и взяла чемодан.
Наконец мы смогли выйти из комнаты. В этот раз я открыла глаза на тот случай, если фонарики, свечи или еще что-то будет приближаться к нам.
Мы с Ноем прошли вниз несколько этажей по прямому пути, пока я наконец не почувствовала запахи с кухни. Мы побежали мимо нее по коридору до конца. Ной нажал щеколду. Наконец-то свобода.
— Куда теперь? — спросила я.
— Я не знаю, — ответил Ной. Мы услышали, как Виктор и сестра Фиделис бегут за нами и уже приближаются к кухне. — В стеклянный дом, — сказал он решительно. — Дальше посмотрим.
— Хорошо, — простонала я и последовала за ним сквозь стену косого дождя. Пройдя несколько метров, мы насквозь промокли. Большими шагами он провел меня через сад, мимо трав, мимо клумб. Держа его за руку, я чувствовала себя в безопасности. Он открыл скрипучие стеклянные двери. Тепла здесь осталось не так много, но, по крайней мере, его было вполне достаточно для того, чтобы высохнуть. Тут я вспомнила о своеобразном исчезновении Виктора. И рассказала об этом Ною.
— Вероятно, здесь есть другой выход, — сказал он с надеждой.
— Ничего не слышала об этом, — сказала я. — Но мы можем попытаться найти его.
Я не знала как.
— Мне попадалась здесь каменная плита, которая двигается, — сказал он. — Мы должны найти ее. Лучше разойтись, и пусть каждый ищет в своем направлении.
— Даже не надейся, — ахнула я. — Я никогда больше не отпущу тебя.
— Ну что же… — сказал он с некоторой гордостью в голосе.
Мы тщательно исследовали стеклянный дом. Я прилипла к нему как репейник. Дождь громко барабанил по огромной стеклянной крыше. Вдруг Ной остановился и сделал шаг назад и снова вперед.
— Это должно быть здесь. Плитка двигается. Мы наклонились, и наши пальцы попали в щель. Плита действительно двигалась. Собравшись с силами, мы сдвинули ее с места. Под ней оказался проход.
— Ступени, — сказал Ной. — Пойдем.
На этот раз он шел медленнее, чем обычно. Я увидела, что он держит одну руку перед лицом. Винтовая лестница вела вниз.
Оттуда доносился крайне неприятный запах. Лестница была как раз настолько широка, что взрослый человек мог бы свободно лечь здесь. Одна из стен коснулась моего плеча, и я едва не испустила громкий крик отвращения. Мы дошли до самой последней ступени этой, казалось, бесконечной каменной лестницы. Воздух здесь был еще хуже. Мне хотелось зажать нос, но для этого я должна была отпустить руку Ноя или поставить чемодан, который я мучительно волокла за собой. Почувствовав конец лестницы, Ной замедлил шаг, а затем двинулся дальше.
— Чувствуется запах плесени, — прошептал Ной, который, очевидно, также натолкнулся на стену. — Ну и вонь. Тьфу, черт!
Мне пришлось бороться с головокружением, поскольку я не могла привыкнуть к темноте. Она заставляла вставать дыбом волосы на моем затылке. Мысль о том, что я нахожусь в подземном туннеле, довершила дело. Мои ноги отказали.
— Что с тобой?
— Я не смогу, — сказала я, чувствуя, что не смогу пройти больше ни одного метра, борясь со слезами.
Он повернулся ко мне, взял мой чемодан, поставил его и обнял меня:
— Конечно, ты справишься. А как иначе. Ты не одинока. — Он поцеловал меня и обнял еще крепче.
— Как ты живешь в темноте? — спросила я.
— Что такое темнота? Для меня это не темно.
— А как же тогда?
Он провел рукой по моей спине:
— Ты видишь свою спину?
— Нет, — сказала я.
— Ну вот. Так и я. Я не вижу ничего. Давай, нам надо идти.
— Ты не знаешь, что такое свет и тьма?
Толстая капля упала на мою голову, и я вздрогнула.
— Нет, и для меня это не важно.
Он взял меня за руку и потянул вперед. Я чуть было не оставила чемодан.
— Ты знаешь, что такое цвет? — Мне захотелось поговорить, это помогало мне отвлечься. Ной немного нервничал. Итак, для него было не важно то, что делало мой мир красочным.
— Я знаю, что небо голубое, трава зеленая, а помидор красный, но только потому, что мне об этом рассказали. Меня научили этому, как французским словам. Осторожно, здесь скользко.
Я услышала скрип.
— Что это?
— Понятия не имею. Крысы или, возможно, мыши. Все хорошо.
Как он мог говорить об этом так просто. Я чувствовала себя беспомощной.
— Почему ты слепой, Ной?
— Я не знаю. Я не помню, чтобы я когда-либо видел. Они говорят, что я родился таким. Но кто знает, правда ли это.
Еще одна капля упала на мой лоб. Я быстро смахнула ее с плеча:
— Ты хотел бы видеть?
— Нет, я не знаю другого мира. Но я хочу научиться тому, что делают зрячие люди.
— Например?
— Быть свободным. Бежать, куда хочется. Кататься на велосипеде. Водить автомобиль. Ездить. Летать. Если бы это было возможно делать без зрения, тогда все в порядке.
— А почему… — Я хотела задать следующий вопрос, но он перебил меня:
— Марлен, мне надо немного сосредоточиться. Давай поговорим позже. Не будем терять время.
Конечно, он был прав, и я закрыла рот. Непонятно, сколько времени мы шли по тоннелю, пять минут или целых пять часов. Ной споткнулся, но подавил крик боли, и я посмотрела на него.
— Черт, — выдохнул он. — Нельзя думать о лестнице. Нужно сконцентрироваться на ступенях.
Мы помогали друг другу подняться.
Ной снова взял у меня чемодан и положил мои руки на лестницу, которая уходила вверх наискосок от нас:
— Я думаю, лучше, если ты пойдешь первой. Может быть, ты сможешь увидеть что-то.
— Ладно, — произнесла я и начала подниматься вверх, ступенька за ступенькой.
Моя голова ударилась о деревянную дверь. Я попыталась ее открыть, но у меня это не получилось, и лестница опасно закачалась подо мной. Ной отдал мне чемодан и также пошел вверх по лестнице. Он был больше, чем я, и вдвоем нам удалось поднять дверь.
Свет лампы проник в наш туннель. С непривычки я начала моргать. Через некоторое время я смогла разглядеть на столе стаканы, бутылки пива и переполненную пепельницу. Рядом с ними был американский холодильник. В оконном стекле отражался потертый диван. Я описала Ною все, что увидела.
— Я думаю, мы пришли в викторианский дом, — прошептала я.
Поддерживая друг друга, мы открыли люк и выбрались на кухонный пол. Мы поменялись ролями. Теперь Ной держался за меня. Я не обращала внимания на его ноги, и вскоре
