– А если там убийцы? – взвизгнул Герман Иванович. – Надо в милицию срочно!
Все замерли, прислушиваясь и обмирая от страха. Выстрелов больше не было слышно, но дикий крик, на минуту было стихший, возобновился с новой силой. Из-под двери девятой квартиры начал просачиваться едкий дым.
– Сгорит, к черту! Выбиваем! Лев, помогай! – Пустовалов – а это был он – откинул с головы капюшон и сделал несколько шагов от двери.
– Не надо, – вдруг овладев собой, сказала Ба. – Она железная. У меня есть ключ. Лев, принеси быстро, он у зеркала в прихожей. Женя, звони, вызывай пожарных и милицию. Скажи, что там стреляли. Герман Иванович, отойдите в сторону.
Женя и Левушка бросились исполнять приказ, отданный таким тоном, что все сразу подобрались и перестали метаться, а Герман Иванович – трястись, как осиновый лист. Только Пустовалов решился возразить:
– Это вы отойдите, Елизавета Владимировна. Все-таки мы – мужчины. А там стреляли.
Но Ба только молча взглянула на него, и когда прибежал запыхавшийся Левушка, она взяла ключ, решительно оттеснила внука, открыла дверь и вошла в квартиру одновременно с Пустоваловым. Но Пустовалов все же опередил ее, рванувшись из прихожей в комнату. Помещение было заполнено едким черным дымом, и когда кто-то догадался включить свет, оказалось, что это тлеет стоящий в углу диван. В противоположном углу, скрючившись, сидела Галина в застиранной ночной рубашке и безостановочно орала. Больше в комнате никого не было. Пустовалов быстро распахнул окно, а Левушка, не дожидаясь указаний, помчался в кухню за водой. Пока они по очереди с Пустоваловым и все еще несколько заторможенным от страха Германом Ивановичем бегали с кастрюльками туда и обратно, Ба подошла к Галине, присела рядом. Обняла ее за плечи. Галина сразу оборвала крик, как будто в динамиках вырубили звук. В тишине стало слышно, как шипит, будто живой, диван, дым от которого стал еще едучее.
– Все. Все кончилось. Молодец. Вставай. Пойдем. Тебе нельзя здесь, – отрывисто приказала Ба, и подскочивший Пустовалов помог женщинам подняться.
– Галя, ты видела, кто стрелял? – спросила Ба, когла они уже были на пороге.
– Он, – еле выдавила из себя Галина и, не оглядываясь, трясущейся рукой показала на шипевший диван. В ее глазах плескался неподдельный ужас.
* * *
Четверть часа спустя к дому номер 148 подъехала большая черная машина. Показав левый поворот, водитель хотел было повернуть во двор, но въезд был перегорожен машиной патрульно-постовой службы. Проехав чуть дальше, машина припарковалась на стоянке у магазина, и из нее вышли двое мужчин. Один из них был адвокат Колесов, а другой – здоровенный, под два метра детина, одетый не по сезону легко, в курточку и щегольские ботинки на тонкой подошве. У незнакомца было весьма запоминающееся лицо: пудовый подбородок и толстые щеки выглядели бы разительным контрастом с невысоким от природы лбом, однако лоб казался просторнее благодаря отсутствию волос и плавно переходил в бритое темечко. Посреди всего этого простора теснились близко посаженные крошечные глазки под белобрысыми бровями, нос пуговкой и маленький детский рот с пухлыми яркими губами. Словом, сторонний наблюдатель непременно воскликнул бы, качая головой, что-то вроде «Ну и рожа!», но в ленивых поросячьих глазках незнакомца легко читалось такое выражение… что охотников рисковать ради красного словца не находилось. Да к тому же и не было среди ночи никаких сторонних наблюдателей.
– Твою мать! Это что у них тут за дискотека? – присвистнул детина, увидев стоявшие возле дома пожарную машину, еще одну милицейскую легковушку и карету «Скорой помощи». От удивления его глазки собрались еще ближе к переносице, а губы по-детски вытянулись в трубочку.
– Не имею представления, – пожал плечами адвокат и усмехнулся, искоса поглядев на забавное выражение лица собеседника. – Сейчас выясним. Может, тебя встречают, а, Павел? Ты им хотел сюрприз сделать, а они – тебе. Сыграли, так сказать, на опережение.
– Менты еще ладно, но «Скорая» и пожарная мне ни на х…… – серьезно ответил Паша и решительно двинулся вперед.
Паша и Колесов вошли в дом – внутри пахло гарью. В коридоре второго этажа было пусто. Дверь в квартиру номер девять была распахнута настежь, в глубине комнаты был виден диван, залитый пеной. Мимо Паши и Колесова протиснулся молодой пожарник с огнетушителем в руках, ворча что-то себе под нос. Постояв в нерешительности на пороге, Паша и Колесов вышли и отправились по коридору в ту сторону, откуда слышались голоса. В квартире номер семь яблоку негде было упасть, и вошедших встретило множество народу – жильцы, пожарные, милиционер и журналисты ночных новостей. Впрочем, «встретили» – это, пожалуй, будет преувеличением. На них и внимания никто не обратил, поэтому среди всеобщей сутолоки они встали в уголке у двери и завертели головами, пытаясь понять, что же происходит.
– Пить надо меньше, мамаша, – неприязненно выговаривал Галине усталый мужик в милицейской форме. – И не курить в постели. Скажите спасибо, что соседи у вас не пофигисты. Так и до белой горячки недолго допиться.
– Опа… – удивленно пробормотал себе под нос Паша.
А Колесов решительно прошел вперед, взяв милиционера за рукав, отвел в сторонку и там начал что-то говорить ему вполголоса. Милиционер так же неприязненно выслушал Колесова, косясь то на Пашу, то на Галину, пребывавшую в прострации, потом махнул рукой и вышел из комнаты. За ним убрались и оператор с журналистом.
– Добрый вечер, дамы и господа! – весело обратился к собравшимся Колесов. – Точнее, с добрым ранним утром. Весело тут у вас. Все живы?
– Все… – нестройным хором ответили оставшиеся в комнате обитатели дома.
– Может, расскажете, что произошло? – так же бодро поинтересовался адвокат.
И все, сперва запинаясь, а потом перебивая друг друга, начали рассказывать, как среди ночи поднялась стрельба, и начался пожар, как они все бросились к Галине, а она молчит и только твердит, что в нее стрелял… диван. Якобы она, Галина, тихо-мирно спала, когда раздались выстрелы. Она упала с дивана и этим спасла себе жизнь.
– Понятно… – подвел итог адвокат.
Все разом замолчали. И в наступившей тишине услышали тихое бормотание. Они обернулись в тот угол, где в любимом кресле Ба сидела завернутая в ее же банный халат Галина, и увидели странную картину: здоровенный Паша притулился на полу возле кресла и держал Галину за обе руки. На его угрожающей физиономии были написаны детский восторг и умиление. А она гладила дрожащей рукой его по бритому белобрысому ежику и задумчиво бормотала:
– Вот, Пашенька, как оно… Я сплю, а он… А они… Алкашина, говорят, допилась до зеленых чертей… И не верят… Ты-то веришь?
