Азия, например, Таиланд.
— Ого! И что потом?!
— В назначенный день она не пришла.
— Как жаль.
— Да нет, не жаль. Это был выбор. О чужом выборе нельзя жалеть, это бессмысленно.
— И вышла замуж? За кого?
— За того, кого выбрали родители. Сына, а теперь, после смерти Яноша, брата нынешнего баро. Почетно.
— И они живут вместе?
— Живут. Чего же не жить.
— А ты? Скучал по ней? Долго?
Скучаешь сейчас?
— А я… после череды идиотский поступков и порывов взялся за ум. Закончил универ, поработал в полиции, поработал в суде, построил недурную карьеру. Жаль, не все ошибки получилось исправить, но жизнь продолжается. Первая любовь — это просто период такой, который нужно пережить. Я свою пережил.
Я глажу его ладонь, и наши пальцы переплетаются.
— Как думаешь, а она пережила любовь к тебе?
— Хм. Наши чувства и эмоции в наших руках. Их нужно уметь укрощать, иначе жизнь будет походить на череду случайностей. Мне нравится то, как я живу сейчас. Моя жена — мой по-настоящему близкий человек. А еще у меня есть дочь.
— Которая тебе снилась? Верно?
Он улыбается, будто врасплох застала. Качает головой.
— Всё-то ты помнишь. Да, малыш, снилась. Я знал, что первой у меня родится девочка, потом сны на долгий период прекратились. А когда мы встретились с тобой, я снова ее увидел. И понял, что Виту родишь мне ты.
— А еще дети у тебя будут?
— Не знаю. Фонарик у эту часть не светит. Когда Ба-Ружа мне гадала, она тоже видела одного ребенка и туман.
— В доме Кусаиновых мне погадали. Та бабушка, мать Анхеля. Она сказала то же самое: мое будущее в тумане. Невидно ни про детей, ни про мужчину. То есть, может быть так, что у меня будет только Вита.
А может, я рано умру.
— В этом и смысл гадания: может быть так, а может — иначе. Как угодно. Как захочешь.
— Получается, в душе ты не цыган? Раз не смог жить в таборе.
— Думал, что нет.
— Почему в прошедшем времени?
Он вдруг делает движение, переворачивает меня на спину и оказывается сверху. Языки пламени мистическим светом лижут наши лица. Мы смотрим друг на друга, не отрываясь. Обнаженные, горячие.
— А потом я встретил тебя.
— И в душе твоей дебош, — цитирую его же.
Улыбается,
— Он самый.
— Ну прости.
Я машинально обнимаю его, он утыкается губами в шею. Целует. Обнимает.
— Может быть, ты просто сделал шаг в сторону, например, спасая того ребенка, и увидел, что мир шире? Шаг в сторону — это ведь поступок. Важный, иногда опасный. Я тоже сделала шаг, когда приехала в столицу.
— Я хочу, чтобы ты родила мне еще детей, — произносит зачем-то.
Замираю. Он снова целует.
— Прости за смелый заход. Сильная страсть должна приносить детей, зачем она еще нужна. Я сильно тебя хочу, и хочу еще детей с тобой.
Крепко зажмуриваюсь.
За год я сделала невозможное: обратила его внимание на себя. Мне было так больно, одиноко, я так старалась. И вот он рассмотрел. Надолго ли?
— Сейчас это говорит Максим или Ману? — подкалываю.
Улыбается. Снова целует в шею.
— Оба. Ты знаешь, наверное, я только с тобой и веду себя по-настоящему. Не притворяясь, не играя роли.
— Жесткий. Старомодный. Циничный. Хитрый. Лицемер, — выплевываю слово на за словом.
Он пожимает плечами:
— Выходи за меня.
Смеюсь.
— Знаешь, в чем ты прокололся? Когда я за тебя выходила, я ведь знала, какой ты. Практически с самого начала знала. Было кое-какое затмение временное, а потом прояснилось. Я всегда знала, с первого взгляда, кто ты.
— И всё равно пошла.
Ты думал, что тебя нельзя полюбить настоящим, потому притворялся для одной цыганом, для дугой — русским. Дурак.
— Я не готова тебе ответить про новых детей. Ты меня обижал много раз. И я тебе не верю.
Макс перекатывается на бок, вновь смотрит на огонь.
— Если я это исправлю?
— Как? Лично я с трудом представляю, как ты будешь терпеть мои поездки в Европу, фотосессии, поклонников.
— С трудом. Но буду.
— Да ты чуть не облез после фотосессии у Рибу! А у меня впереди серия ароматов! И мало ли еще что! Нам проще развестись и видеться, время от времени. У нас отличный секс и всё такое.
— Тебя я ни с кем делить не буду.
Открываю было рот, чтобы продолжить шутливый спор, чтобы припомнить ему былые интрижки, но почему-то обрываю себя. Я хотела услышать именно эти слова, но оказалась не готовой.
— Именно меня?
— Именно тебя. Я в тебя влюбляюсь, малыш, — смотрит пытливо, то ли с вызовом, то ли с интересом.
Моргаю.
— Давай проясним. Влюбляется Максим или Ману? — опять шучу.
— Оба. Одновременно. — Без тени улыбки.
— Такое уже было?
— Такого еще не было.
Блин. Он смотрит в глаза, и я перестраиваю мысль:
— Я своего мужчину, Максим, тоже делить ни с кем не буду. — Костер красиво поглощает ветки. Картинка расплывается. — Это такая боль, знать, что твой человек не с тобой.
— Звучит, как шанс.
— Не знаю. Плохо звучит.
— Ты сама со мной чуть не стала угольком, да? — он допивает вино из бутылки. Подходит к камину, берет кочергу, разбивает почерневшие дрова в золу. — Или стала?
Может быть и да.
Мы возвращаемся в постель и занимаемся любовью. Тлеем в объятиях друг друга, догораем, рассыпаемся, смешиваемся. Прекрасных принцесс добиваются прекрасные принцы, но это не моя история. Чтобы оживить его, я сама рассыпалась.
Под утро я просыпаюсь, чтобы забрать Виту, и уснуть быстро вновь не получается. Ворочаюсь. Потом беру мобильник и открываю почтовый ящик, листаю письма. Нахожу то самое, от анонима, который прислал фотографию, на которой Максим с темноволосой девушкой.
Волосы, правда, не такие темные, как у Папуши. Одежда мирская. Со стороны на цыганку не похожа.
Делаю скрин, приближаю. Приближаю. И разглядываю у нее на запястье плетеные браслеты. Сердце с цепи срывается. Ускоряется. Болит.
Качество фотографий не позволяет убедиться на двести процентов, но я отчего-то точно знаю, это она. Настя, Лала, как там? Цыганка, которую за него не отдали. Не знаю, как давно они не спят, но виделись, получается, относительно недавно. Или это старое фото? Господи.
Дать Максиму шанс или нет? Не понимаю. Он хочет, старается спасти наш брак, это приятно, но… сколько можно мучить меня? Целую его, обнимаю, умираю под ним в постели. Иду на это, ничего не ожидая взамен. Даже не уголь, зола.
Обнимаю нашу сладко спящую дочку и крепко-крепко зажмуриваюсь.
