— Вы! — взбешенно подлетаю к ней, хватаю за руку, оттаскивая сумасшедшую.
— Какой напор! — хихикает та и ловко выворачивается. — Вы, Лерой, меня не дослушали, убежали, а я пыталась вам рассказать, что являюсь специалистом по акупрессуре. И ваша ненаглядная уже пришла в себя, все хорошо!
Оглядываю Ксюшу и ни черта не понимаю: она все также лежит в кровати, не проявляя признаков ясного сознания.
— Она спит! — поясняет Люсия. — Как же бедная девочка была напряжена! Еще бы организм не требовал передышки! Пару часов, а то и больше она еще будет отдыхать. Не будите ее.
Подхожу ближе и беру Ксюшу за теплую ладошку, такую нежную, тонкую и ослабленную. Вглядываюсь в ее лицо, пытаясь найти подтверждение словам Люсии.
— Боже! — в полголоса восклицает та. — Сколько недоверия и отрицания! Вам и самому остро требуются мои услуги!
Без спроса подходит ближе и затрагивает кожу возле моей шеи, уверенно надавливая пальцами вдоль позвонков.
— Оставьте ее, — приглушенно шепчет, что в купе с ее касаниями, заставляет меня довериться этой странной женщине. — Давайте вернемся вниз.
Качаю головой, давая понять, что не смогу. Люсия протяжно вздыхает и покидает комнату, оставляя меня, словно верного пса, охранять покой любимой.
Сколько я так просидел, не помню. В забытье, глупых мыслях и чертовых мечтах. Перебирая ее тонкие пальцы, изредка поглаживая по волосам и неотрывно следя за каждым вздохом.
Шум за дверью заставляет вернуться в реальность. Слышу голоса. Шаги.
Дверь в комнату медленно открывается, принуждая меня сосредоточить все свое внимание на происходящем.
На пороге стоит Горский, окидывает меня жалким взглядом и отходит в сторону, запуская в комнату моего личного дьявола.
Черниговский держит на руках свое главное оружие, их общего с Ксюшей сына, и, делая вид, что не замечает моего присутствия подходит ближе. Мальчишка на его руках мгновенно оживает и с улыбкой до ушей кричит: " Мама, мама". Тимур отпускает сына и вот они уже оба перехватывают ее ладони, касаются ее волос, безжалостно вытесняя меня прочь.
— Лерой, — властный и жестокий голос Горского заставляет очнуться окончательно.
Я лишний. Моя роль сыграна. Я больше никто.
Срываюсь и иду прочь. Из комнаты. Из дома Горского. В очередной раз из ее жизни.
— Лерой!
Голос Николая застает на парковке, где жадно одну за другой выкуриваю сигареты, в попытках успокоиться.
Он подходит ближе и снова эта жалость во взгляде. Бесит! Раздражает! Унижает!
— Какого черта, он приперся? — хрипло спрашиваю Горского, хотя и сам знаю ответ.
— Лерой, не стоит! — предостерегает Коля и кладет жилистую ладонь на мое плечо, опасаясь, что наделаю глупостей. И он прав. Мне нестерпимо хочется вернуться, силой вытащить этого урода из ее комнаты и избить до полусмерти, а лучше… Черт! Черт! Черт! Мне до дрожи страшно от собственных мыслей! Но сейчас, я готов на все!
— Поехали к тебе, Лерой. Остынешь немного и поговорим. Не надо новых необдуманных поступков. Завтра все решим. Завтра.
Вот только завтра наступает слишком быстро и обрушивает на мои плечи новый удар…
— Она сбежала, — сдавленно бормочет в трубку Черниговский в первом часу ночи. — Пока я укладывал сына, она сбежала!
52. Поговорим
Твердо решила не повторять глупых ошибок: вызвав такси, бросила мобильный на кровать и убежала в ночь.
Удивительно, но охранник на входе ничего не спросил и совершенно спокойно выпустил меня за территорию дома.
— Стальной переулок, — уверенно заявила водителю и машина тронулась с места.
Но чем дальше я отдалялась от дома и чем ближе была к логову зверя, тем беспокойнее становилось на душе. Уже на половине пути поняла, что не готова: мысли путались, нужных аргументов в голове не появлялось, да и плана, как выбраться потом с сыном из дома Ермолаева, тоже.
— Остановите здесь! — вырвалось неожиданно и таксист покорно притормозил.
Ночь. Снег перестал, но промозглый ветер порывами настойчиво напоминал, что весна была лишь по календарю. Подняла до предела воротник куртки, спасаясь от холода, и брела вдоль улицы, не понимая, что делать дальше.
Отчего-то дома казалось все простым, элементарным: пришла— забрала сына — ушла. Но на деле, я даже не представляла, как незаметно попасть в дом к Ермолаеву, привлекать же его к себе внимание значило одно — подставить отца.
Засунула озябшие пальцы в карманы и медленно продвигалась вперед. В никуда. Пока впереди не показались огни круглосуточного ресторанчика быстрого питания. Заказала кофе, картофель-фри и села у окна, пытаясь навести порядок в голове.
По всему выходило, что Ермолаев вынудил Тимура отдать сына. В то, что Тимур перешел на сторону деда добровольно, я упорно отказывалась верить. Как и в то, что он вернулся к Инге. Вздор! Но, как бы то не было, сейчас Тимошка находился в руках старика, и это пугало меня до чертиков.
Горячий кофе, хоть и не отличался пригодным вкусом, но все же позволил согреться. Перестав дрожать, оглянулась по сторонам. Кроме меня в зале сидело еще несколько человек: пара полусонных студентов, да одна влюбленная парочка. Тишина, непривычная для этого места в другое время, сейчас мягко обволакивала и помогала успокоиться.
Отвернувшись к окну, пристально рассматривала свое отражение: блеклое, растрепанное, совершенно потерянное… Я запуталась. Сильно. И куда бы сейчас не свернула, лучше не будет.
Могла позвонить отцу. Прямо сейчас. Сказать, что знаю, куда Тимур дел сына. Могла попросить его отдать документы, лишь бы старик вернул ребенка. Вот только за эти годы я слишком хорошо узнала Горского, чтобы отчетливо понимать: он не сдастся.
На улице светало. Зацепилась взглядом за бумажный стаканчик, который крутила в руках уже битый час. Смешно, но сейчас он напоминал меня: помятый, пустой, ненужный и уязвимый. А еще ощущала себя никчемной и бесполезной, неспособной помочь собственному ребенку.
Последнее с особой болью отдавалось в сердце. Я должна была хотя бы попытаться.
К дому Ермолаева на Стальном я подошла в районе семи утра. Черный мрачный забор наглухо скрывал все, что творилось за ним, в том числе и моего сына. Пыталась обойти его вдоль периметра, подпрыгивать, отходить чуть дальше, взбираясь на небольшие пригорки, но все без толку.
Оставалось только два варианта: уехать обратно и молить отца сдаться или зайти через парадный вход прямиком в лапы зверя. Оба пути вели к единому результату: Горского посадят. Но если в первом случае, решение было за отцом, то во втором — выбора у него не оставалось.
Помаячив возле забора еще минут десять, побитой собакой поплелась обратно, в сторону дома. Но не успела пройти и сотни метром, как мимо промчался микроавтобус и затормозил возле ворот Ермолаева.
Невольно обернулась и с любопытством стала его разглядывать.
— Печенкина, ты? — высунув голову из окна, прокричал водитель.
Покрутила головой, удостоверившись, что кроме нас здесь никого не было.
— Блин, ты глухая что ли? — выплюнул водитель и уставился на меня в упор. — Нет, не хочешь работать — не надо! Но разве сложно предупредить дядю Васю: мол, не приду, нашла работу почище!
Смотрела на возмущающегося дядьку огромными глазами, отчаянно не понимая, что тот от меня хотел.
— Так, Печенкина! Давай раз уж приехала — одну смену отработай, а там делай, что хочешь. Согласна?
Зачем-то кивнула, но с места не сдвинулась.
— Господи! — с новой силой принялся возмущаться мужичок. — Где вас таких находят, а? Обычные уборщицы, а гонора… Ну, Печенкина, долго тебя ждать или на руках в автобус занести.
Мысленно поблагодарив небеса, что дали шанс прорваться к сыну, молниеносно подлетела к автобусу, залезла внутрь и приземлилась на ближайшее свободное место.
— Новенькая что ль? — с недовольным выражением лица спросила рядом сидящая женщина.
