Глава 73
Мужик сказал — мужик не сделал, это не про Костю. Ещё и завтрак без моего участия приготовил. Сижу в здании аэропорта и пью кофе. Рейс задерживают из-за погодных условий.
Первые полчаса Костя сидел со мной, успешно отбривая всех звонивших ему, а позвонили ему за это время раз двадцать. По итогу не выдержав я его отправила долг выполнять. Он хоть и сделал обиженно — прискорбную мину, но спорил всё же не долго.
И вот я, сидящая в гордом одиночестве, стараюсь игнорировать навязчивое внимание двух, в сравнении со мной, малолетних парней. Понимаю, ещё чуть — чуть и один из них, а то и она, бубенчики свои в мою сторону прикатят. Дебильное Наташкино динь — дилинь в голове звучит. Это клиника. Не надо было Костю вчера останавливать.
Телефон вибрировать начинает. Впервые мне жаль, что это не сектанты и не представители компании по производству пластиковых окон, я бы лучше их заменила, чем с Артёмом сейчас разговаривать.
— Слушаю, — отвечаю ровно. Обиды уже нет, недопонимание только осталось.
На том конце провода явно выдыхают.
— Неужели ответила. Я не ожидал…
— А позвонил тогда зачем?
— Чтобы послушать как ты язвишь, — делает паузу небольшую. — И извиниться хотел. По жести вышло вчера. Я не хотел чтоб так вышло. Слез твоих не хотел. Думал получится с тобой поговорить, как раньше.
Внутри неприятно ноет. Как раньше, кто бы сомневался.
— Тёмочка, послушай, пожалуйста, как раньше уже не будет. Никогда не будет. Ты скоро станешь отцом. Маленькие пяточки, пальчики… Блин, да ты только представь?! — задыхаюсь, потому что сама представляю. — Это прекрасно. Я не могу маленькому человечку жизнь портить. Если быть честной, то и не хочу. Счастливой быть хочу. Не с тобой.
— С ним? — я в его голосе слышу и боль и раздражение.
— Да какая разница, Тём. Пойми, тут главное, не с тобой. Не получается у нас по нормальному, а от плохо я невыносимо устала. У тебя так вообще замечательный шанс появился, позволь себе быть счастливым. Мы с тобой год так точно, как два мазохиста. Взрослые люди, с высшими — то образованиями, — на двоих у нас их четыре. Последнее предложение произношу голосом деда, решившего кончину свою на кафедре встретить, напоследок студентов помучать своей монотонностью.
— Скучать по тебе буду, Василек, нечеловечески, — Тёмка закашливается. — Поверить не могу, что прощаюсь с тобой.
Мы оба молчим. Пауза затягивается, в момент когда хочу попрощаться он продолжает.
— Алён, с Родобольским поаккуратнее. Он не такой радужный, как тебе показаться могло. В случае с ним, фамилия говорящая. Будет больно. Я не хочу чтоб тебе, — не хочу это слушать, но кого это волнует. — Он сына своего слишком любит. Я бы на твоём месте особо развода его не ждал.
— Как прекрасно, что ты не на моем. Переживать на тему женатого мужика, для тебя было бы катастрофично, — отшучиваюсь. От его слов еще глубже погружаюсь в осознание своей связи с женатым. Одни и те-же грабли. Скоро рог, Алёнушка, будет на лбу.
Разглядываю свои светлые брюки, ногтями вожу по бедру.
— Девушка, давайте знакомиться, — ко мне таки подсаживается паренек.
Показываю ему знаком, мол, я по телефону говорю — некультурно.
— У нас вылет скоро. Я не успею взять номер, если как дурак буду теряться.
Прикрываю динамик, хотя понимаю по пыхтению в трубке, смысла особого нет.
— Это был знак, что не стоит. Я только морга номер дать могу, — и следственного комитета, подсказывает мне Тёма в трубку, да так громко, что судя по выражению лица моего нового знакомого — он услышал. Комбо мы, конечно, зачетное. — Правда, молодой человек, лучше не стоит, — слегка улыбаюсь, но взглядом даю понять, что нет, не судьба.
На счастье он понимающим оказывается. Быстро попытку сворачивает.
— Опять взбудоражила кого-то. Ты где? — небо и земля. Сегодня Тёма снова нормальный.
— Аэропорт. Самолет. Калининград. Мамины блинчики.
— Которые я так и не попробовал, — низко смеется. — Надо будет взять у твоего нового парня номер этой чудесной больнички. Вчера думал, от злости меня разорвет. Сейчас лежу тут и вроде нормально. Гневаюсь, конечно, на тебя вертихвостку, но в общем терпимо.
— Что вчера вообще это было? Приход страшной силы? Ты на адепта мрачного мира похож был.
— Это всё подруга твоя, — уверенно произносит.
Чего? Ну — ка, ну — ка, интересно послушать.
— Поподробнее.
— Блд. Ты её даже не слушаешь даже? Так и знал, что в этом секрет вашей многолетней дружбы. Алён, ты её когда провожала, она на весь подъезд вещевала, что тебе надо в груповушке поучаствовать, чтобы было что вспомнить на старости лет и ей за одно рассказать. Это разве смешно? — он слышит, что я похрюкивать начинаю из-за рвущегося, но пока сдерживаемого ржача. — Ты же знаешь, как меня бесят её подбивания. Озабоченная баба. У неё вообще есть ещё цели в жизни, помимо того, чтоб тебя подложить под кого-то?
В очередной раз объясняю ему, что это всего лишь своеобразный юмор, психовать из-за которого точно не стоит. Вскоре прощаемся. Затягивать разговор, желания нет, да и время вылета приближается.
Не знаю кого я там будоражу, но меня явно — мысли о Косте. Весь полет, не считая получасового сна, я прокручиваю в памяти происходящее ночью. Как школьница недалекая, честное слово. Воспоминания исчезают только когда папочку своего вижу и несусь ему на встречу.
Глава 74
Если бы мне в юности кто — то сказал, что я спустя годы буду вместе с папой сидеть и курить подаренные ему друзьями сигары, ржа при этом безудержно — никогда, ни за что, ни при каких условиях бы не поверила. Но факт остается фактом. Именно этим мы с папой заняты в данный момент.
О том, что эта дрянь с легкими «увеселительными» добавками, мы поняли уже в процессе, но нас и это не остановило. Сидим с ним, смеёмся, с совершенно несмешных вещей. Врачебный юмор и так отличается от человеческого, а в таком состоянии…
Таким странным образом мы решили отметить успехи папы при проведении показательной операции. Несколько раз в год он такие проводит в рамках научных конференций и национальных проектов. В этот раз проводилась операция по замене сердечного аортального клапана собственным клапаном легочной артерии. Наличие зрителей, пусть и удаленных от операционной папу никогда не смущало. Главная проблема в другом. Фильтрация речи. К нему крепится гарнитура, с камерами, около очков и микрофоном у рта. Он комментирует всё происходящее. Обычно резкий на словцо папа, тщательно подбирает слова как славный зайчик. В остальном всё как обычно, отточенные до мельчайших деталей движения всех хирургических манипуляций. Никаких «Галя, подай скальпель». Каждый человек на своем месте, годы практики отточили действия рук до совершенства. Такими людьми должна двигать исключительно любовь к своему делу и неутомимое желание к совершенствованию собственных навыков.
На сложные операции папа по несколько дней настраивается, важно всё от настроения до распорядка дня. После необходимо расслабиться, что мы и делаем.
Папа, в отличие от остальных, готов слушать даже про топ находок при вскрытии. Ему интересно. Задает вопросы, вплоть до уточнения диаметра гайки, найденной в системе пищеварения одного из моих хомячков.
— Алёна! — к нам на веранду стремительно, как ветер в поле, заносится мама. Смотрит попеременно то на меня, то на папу. Всплескивает руками, картинно и эмоционально. — Богдан! — её голос звенит от негодования и возмущения. — Как вам не стыдно! В доме дети! Бессовестные! — ага, я вся в отца пошла. — Богдан, что ты скажешь в своё оправдание? — подбоченившись смотрит на папу, тут же губы поджимает.
Папа несколько, как мне кажется долгих, секунд на неё смотрит, молчит, затем начинает хохотать, от души, голову запрокинув назад.
Я смотрю на эту картину и сдержаться пытаюсь. Неудобно, это же мамочка.
— Алёнка, ты на неё посмотри, — папа делает неопределенный взмах рукой в сторону мамы.
Действо настолько комичное, что стопы и у меня слетаю. Хохочем с любимым моим на пару. До слез.
