крупной компании, на должность финансиста. Не смотря на то, что в резюме я указала, что мне еще учится два года, женщина, Антонина Вячеславовна, если не ошибаюсь, сказала, что я им подхожу. Ну что ж, буду надеяться, что подойду и мне все понравится.
Только все равно сердце гложет что-то, странное чувство, что я что-то теряю, поселилось во мне, не покидает.
— Если не хочешь — можем не ехать, — говорит Злата, после того, как мы согласились поехать.
— Нет, я хочу поехать. Нам всем будет полезно отдохнуть от городской суеты.
— По тебе не скажешь, Майя, тебя что-то тревожит и нет-нет, но проскакивает во взгляде грусть, я же вижу.
— Я… — пожимаю плечами, не знаю что ответить.
— Скучаешь? По нему? — я киваю и опускаю глаза.
— Чувство, что упускаю что-то важное в своей жизни.
— Ну хочешь, я позвоню Паше, спрошу…
— Нет!
— Майя, — Злата смеется и надевает Жене куртку, мы все еще стоим в холле клиники, у гардероба, только что педиатр закончила осмотр.
— Даже и не вздумай! Что ты скажешь? — но по иронии судьбы, Паша сам звонит Злате, потом и мне, потому как Злата не отвечает. Плотом нам звонит Лиля. И не один раз! Следом сыпятся смс от Лили, которые мы не читаем.
— Страшно подумать, что нужно этим двоим?
— Не знаю, и чтобы не передумать, а уехать с бабушкой, я даже читать не буду. Уверена, Лиля там пишет приказным тоном! Потому как в конце каждой смс одни восклицательные знаки.
— Так, Женечка, ты сейчас идешь с мамой Майей в кафе, — женя хлопает в ладошки, — но с условием. Сначало ты покушаешь супчик.
— Какой? — спрашивает златовласая куколка.
— Какой будет, мама Майя сама выберет, любой суп полезный.
— А потом наггетсы?
— А потом наггетсы, — Злата целует за щечки, — а я поеду соберу вещи, нащи вещи, без твоей “помощи”, а то с тобой и к вечеру не справлюсь.
— А мы пойдем на карусели? — она грустно заглядывает мне в глаза.
— На улице снег и мороз, какие карусели? — ругается Злата, — и никакого мороженного!
— Ладно, — Женя надувает и без того пухлые губы, отворачивается от Златы, хватает мою руку, — пошли мама.
В кафе нас давным-давно ждет Петр Михайлович, с которым мы договаривались еще вчера. Только я не знала, как мы придем к нему на встречу, потому как Злата постоянно рядом. И она же сама облегчила нам задачу, изъявив желание самой собрать вещи, потому что мы обе знаем, что Женя захочет взять с собой всех своих кукол, ну почти всех. И помочь бабушке со сборами, знаем, что она поедет с большими сумками.
Петр Михайлович — еще один повод для грусти. Он широко расправляет свои объятия, впуская в них Женю.
— Я так соскучился!
— Почему тогда не приходил? — он поднимает на меня глаза.
— Не мог. Но когда-нибудь я обязательно приду. Здравствуй дочка, — он крепко обнимает меня и целует в висок, как всегда, — как Злата?
— Вот об этом я хотела бы поговорить и уже давно, — нервы сдают. Я каждый раз переживаю, что обманываю Злату, чего не делала никогда, но Петр Михайлович вынуждает. Я не могу по-другому. Отказать ему со встречами с внучкой не могу и не хочу, но и… сколько это будет продолжаться? — Женя растет и каждый раз у нее много вопросов о вас. И Злата… — я тяжело вздыхаю, — тоже задает много вопросов, с кем мы постоянно случайно встречаемся? — он опускает глаза.
— Я хочу кушать! — изъявляет Женя и мы шагаем к столикам.
Моя куколка, моя умница охотно ест суп с брокколи, это кучерявый овощ она полюбила сразу, как только можно было ввести в рацион малыша. Потом съедает все наггетсы и идет играть в детский уголок.
Мы с Петром Михайловичем пьем только кофе.
Аппетита нет, от слова совсем. С одной стороны, я хочу поговорить с отцом Златы и жду, когда Женя уже пойдет играться, с другой стороны он совсем не покидает мое сердце и мысли. И этот отъезд, который отдалит нас. Но тупо сидеть одной в квартире в новогоднюю ночь нет никакого желания. И без родных, без Златы и Жени, не вижу смысла Нового Года, поэтому еду с ними, куда бы они не поехали.
— Вы знаете… — сердце болью, сжимает и грозится выпрыгнуть из груди, когда я начинаю разговор, наблюдая со стороны за маленькой Женечкой, которая прыгает на батуте.
— Майя, я все понимаю.
— Выслушайте, пожалуйста, меня, — отец Златы, который стал мне еще одним родным человеком, видит всю мою боль, с которой я говорю, и замолкает, — вы любите Женю больше жизни, Злату еще больше. Но я не понимаю вас, совсем. Простите, но я буду честна.
— Дочка…
— Но вы не можете простить Злате ее ошибку. Каждый из нас вправе на ошибку. Если бы мы знали, где нам сделают больно, мы бы не шли туда, правда? Мы бы не делали всего, что причинит нам и нашим близким боль, если бы знали, что это ошибка. Злата тоже человек, она тоже имеет право на ошибку. Влюбилась без памяти и ничего и никого не видела, кроме своей любви. Она слепо доверяла ему и верила, пока не забеременела.
— Это щенок сидит, по заслугам! Каждый несет ответственность за свои поступки!
— Да, только Злата тут не при чем! Понимаете? Вы лишаете себя и ее возможности вместе растить Женю. Любить и заботиться, вместе.
— Она не послушалась меня…
— И подарила вам внучку, — он согласно кивает, — у меня тоже был бы ребенок. Чуток старше Жени.
— Что? — он выпучивает свои глаза и с сожалением смотрит на меня, — Как? Где он сейчас?
— Нет, его! — истерический смех срывается с губ, потом слезы, предательски скатываются с глаз. Петр Михайлович бледнеет, ослабляет галстук, — моя мама не приняла его в свое время, заставила избавится от него.
— Что? — его лоб покрывается потом, он залпом глотает оставшийся кофе.
— Нет, не заставила. Это неправильное слово в моем случае, — я вытираю слезы заледеневшими руками, — я не знала, что она собирается делать, пока не начались вызванные препаратами схватки.
— Где я был тогда? Где?? — Петр Михайловичу становится плохо, я прошу принести воды, он выпивает залпом, выдыхает, — дочка! Ты меня убила!
— Я так радовалась тогда, что у вас даже мыслей не было просить Злату сделать аборт.
— Я не знал. Но как? Как я мог не видеть, не замечать твоей беременности?
— Я так боялась тогда, — я с трудом сглатываю, слезы продолжают литься, хорошо что Женечка играется, лишь временами машет нам
