От его взгляда я буквально растаяла. Он нащупал молнию на спине платья и медленно расстегнул ее. Потом спустил бретели с плеч. Я закрыла глаза, когда платье скользнуло вниз к талии, осторожно, даже почтительно. Я просто не в силах была смотреть на Алена. Я только ощущала его ладони, гладившие меня, поднимавшие мою руку к его губам, его губы, целовавшие запястье. А потом я почувствовала поцелуй в изгибе локтя, затем выше, потом на ключицах, на шее, на губах. Мое платье упало вниз, и я осталась в черных чулках с подвязками. Ален снова и снова повторял мое имя, его лицо теперь прижималось к моей груди. Я открыла глаза и посмотрела вниз. Под таким углом, при таком освещении он действительно был Джулиусом, моим Джулиусом, в Париже, со мной.
Что за странная, грустная, прекрасная фантазия.
У меня перехватило дыхание, когда Ален внезапно опрокинул меня на тахту. Он стоял передо мной, снимая одежду. Он швырнул галстук куда-то в сторону. Рубашку он практически сорвал, обнажив гладкую крепкую грудь и мускулистый живот.
Когда я раздвинула колени, Ален небрежно погладил свой великолепный член. Я откинулась на подушки и стала водить пальцами с ярко-красными ногтями по своему телу, мои руки путешествовали по животу, и я наблюдала за тем, как Ален наблюдает за мной. Еще до того, как я коснулась промежности, я знала, что промокла.
– Как ты прекрасна при таком свете, – прошептал Ален.
Он приблизился ко мне. Он выглядел сейчас как настоящий хищник, леопард с молодой кожей, широкими плечами и крепкими руками. Не теряя времени, я сжала пальцами его твердый член и направила его к своему жаждущему рту. Мой язык исследовал его головку, нежную ямочку, мягкий ободок, мои пальцы танцевали на вздувшихся венах. Ален ухватился за решетку позади меня, когда моя ладонь обхватила его гладкие тестикулы. Он впитывал ощущения, его стоны сливались со скрипом тахты, он мягко раскачивался, помогая мне полностью принять его, насытиться им. Мои руки гладили его бедра, а мой ум пытался найти слово, чтобы описать его тело; все было просто сверхъестественно. Даже его вкус…
Как раз тогда, когда я почувствовала, что Ален готов полностью отдаться мне, он внезапно остановился, выскользнул из моих губ, наклонился надо мной и снова меня поцеловал, произнося мое имя раз, другой. Его голос был точно таким, как… Я открыла глаза – и снова увидела это, ту самую вспышку прошлого, моего молодого возлюбленного надо мной. Мне хотелось ощутить его в себе, немедленно. Он это понял и быстро обернулся, чтобы достать презерватив из своего бумажника. Мое сердце застучало как бешеное, когда Ален снова сосредоточился на мне, передвинул меня на тахте, раздвигая мои бедра.
– Я весь вечер только этого и хотел, – сказал он, опуская голову.
Его губы нашли меня, он буквально пожирал меня – жадно, страстно. Я гладила его тело, я словно разлеталась на части, когда он облизывал и покусывал меня и его горячий язык проникал внутрь. Мои бедра задвигались навстречу его рту, возбуждение все нарастало. Я крепко зажмурила глаза – и вот наконец ощутила это: он входил в меня, наполнял меня; бедра Алена двигались, подхватив мой ритм. Я обняла его широкие плечи, обхватила ногами его стройные бедра. И не успела опомниться, как оргазм сотряс и обжег мои глубины, и волна за волной понеслись по телу, и я содрогалась от наслаждения, а сердце буквально сошло с ума. Ален врывался в меня со вновь ожившей яростью, все усиливая и усиливая мое наслаждение. Я крепче стиснула его ногами, когда очередная волна накатила на меня, а пик наслаждения Алена еще только приближался. И когда я подходила к финалу, он и сам взорвался, и его нежное лицо как будто на миг стало старше, и на какое-то мгновение я увидела моего Джулиуса, сегодняшнего Джулиуса, но он тут же исчез, и в моих объятиях остался Ален. Через несколько мгновений он поднял с моей груди влажное от пота лицо и упер подбородок между моими грудями.
– Матерь Божья…
– Почему это люди в такие моменты произносят что-нибудь религиозное? – спросила я, все еще дыша с трудом.
– Думаю, у меня это потому, что с моей кровати видны церковные шпили, – с улыбкой ответил Ален. – Ты черт знает как прекрасна. Святое дерьмо…
– Тебя научили говорить так? – спросила я, глядя на его милое, милое лицо и совершенно не тревожась о том, что с его позиции мой подбородок должен был выглядеть весьма неаппетитно.
– Но я ведь кстати это произнес?
Я шлепнула его по заду. Крепко.
Он сполз с меня и достал из-под тахты маленькую коробочку, которую и положил весьма осторожно на мою все еще тяжело вздымавшуюся грудь.
– Ceçi est pour vous, madame, – произнес он, удивив меня прекрасным французским произношением.
– Ты хотел сказать – mademoiselle, – уточнила я.
– Mais oui.
Он прилег, оперевшись на локоть, я открыла коробочку и достала из нее подвеску «Любопытство». В полутемной мансарде она как будто светилась мягким золотым светом. Подвеска должна была напоминать мне о моем удивлении и о том, что происходит, если вы вовремя позволяете любопытству повести вас вперед. Я снова пела – в красном платье, перед толпой чужаков, в незнакомом городе. Я бродила по улицам Парижа, целовалась в метро с молодой версией старого возлюбленного, на одну ночь повернула время вспять.
Когда в следующий раз я открыла глаза, над городом уже всходило солнце, окрашивая белые здания в розовый цвет, словно давая некие новые обещания. Ален похрапывал, когда я тихо одевалась. Держа туфли в руках, я в последний раз бросила взгляд на его лицо. Невероятно! А потом я спустилась по древним ступеням на улицу и остановила первое же подвернувшееся мне такси. Упав на заднее сиденье, я открыла окно и вдохнула запах города, едва начавшего пробуждаться.
После собрания Комитета у меня осталось ощущение, что в нашей маленькой вселенной что-то сорвалось с привязи. Не обязательно нечто дурное; просто некая тревожащая энергия бурлила вокруг, та, чье пробуждение, возможно, могло полностью изменить мой мир и мир Уилла. А я была бессильна ее утихомирить.
На следующий день после того, как был завербован Уилл, мы с Делл бланшировали на кухне перец, предназначенный для фаршировки. Делл один за другим опускала перцы в кипящую воду. Через несколько минут вынимала их шумовкой и опускала в воду со льдом. Моя работа состояла в том, чтобы выждать несколько секунд, выловить их и снять кожицу. Это была странная работа, монотонная, гипнотизирующая, и на мгновение я забыла о вчерашнем; я не думала ни о том, что произошло, ни о том, что должно было произойти.
