Роуз пристально посмотрела на носок, на маленькую ногу в синем носке, и слеза потекла у нее по щеке. Я отвернулась. Прежде, чем выйти из дома, я заглянула на кухню. Роуз сидела у стола, покачивая ногой, близнецы рисовали. Роуз говорила:
— А вы знаете, что ваш папа очень любил плавать? Однажды он заплыл так далеко, что нам пришлось плыть на лодке и спасать его.
Если выразиться высоким слогом, я заглянула во мрак моего сердца и увидела там маленький светящийся огонек.
— Пока, ребята, — я повесила сумку на плечо. — Ведите себя хорошо.
Они едва взглянули.
— Пока, мамочка.
В шесть часов минута в минуту я бесшумно вошла в дом. Роуз с мальчиками по бокам сидели на диване в гостиной. Ее руки обвивали их плечи.
— И тогда ваш папа взялся за леску и потянул. Он тянул и тянул ее…
Все трое были так увлечены, что не услышали моего прихода. Роуз подняла руку и рассеянно погладила Феликса. Он теснее прижался к ней.
— Знаете, что было на той леске?
— Большая-пребольшая рыба, — Лукас развел руки. — Вот такая большущая?
— Нет.
— Мертвый человек? — Феликс распахнул глаза.
— Нет.
— Я скажу вам, — сказала Роуз, — потому что угадать невозможно. Это был чемодан с надписью «Р.Пирсон». Внутри него — она понизила голос до зловещего шепота — были банки с зеленым горошком.
Я зацепилась ногой за ковер и Роуз оглянулась. Наши глаза встретились, и ее руки крепче обняли близнецов.
— Смотрите, кто пришел!
— Да, — сказала я, — это я, ваша мама.
Роуз стояла в холле с сумкой на плече.
— До свидания, ребята, скоро увидимся. — Она отдала мне ключ от входной двери. — С ними не было никаких проблем.
В этой ситуации неизбежно приходилось признать одну вещь в отношении нас с Роуз. Я была злобной захватчицей, а Роуз невинной жертвой, которая оставила мне — если выразиться языком детерминистской философии — свободу продолжать ошибаться.
— Натан любил тебя, — сказала я. — Он всегда тебя любил.
Вдруг Роуз рассмеялась.
— Боже мой, ситуация в корне изменилась. — Она немного задумалась. — Разве ты не чувствуешь, как это смешно? — Она протянула руку. — Не так ли?
Я не смогла заставить себя взять эту руку.
— Я буду работать над своим чувством юмора.
Роуз стала серьезной, ее лицо отразило печаль и сожаление.
— Не смотря на последние события, я не думаю, что Натан любил меня.
— Но ты сама… — я хотела знать больше — … ты…
Роуз направилась к двери.
— Я просто помогла тебе сегодня, Минти. Давай оставим все, как есть. — Она положила руку на ручку двери. — К твоему сведению, Натан никогда бы не оставил ваших детей, и он никогда бы не пожалел об этом. Никогда.
— Я не это спрашивала.
— Но я это ответила, — сказала она мягко. — Она потянула ручку.
— Давай помогу, — я завладела дверной ручкой. — У нас хитрый замок.
— Знаю, — ответила Роуз. — Он всегда таким был.
Не прошло и двадцати четырех часов, как Поппи выговаривала мне по телефону:
— Минти, я думаю, что использовать мою мать в качестве резервной няни было не лучшей идеей.
Как это часто случалось, я согласилась с ней.
— Разве Роуз так выразилась?
— Не совсем, но она сказала, что ты позвонила ей в последнюю минуту и попросила приехать. Я не приемлю такого отношения.
— Я должна была найти кого-то, кто присмотрел бы за мальчиками.
— Этот кто-то — ты и есть. Ты их мать. Неужели ты не понимаешь, как ты могла расстроить ее?
Я напомнила себе, что у Поппи не было детей, поэтому она не имела ни малейшего представления, о чем она говорила. Поппи не лежала голая, скорчившись, на родильном столе и не производила на свет непонятный красный сгусток. Она не бредила по ночам кошмарами, порожденными воспаленным материнским воображением: а вдруг Лукас выскочит на дорогу, когда строительный грузовик на полной скорости будет мчаться вниз с пригорка. Она не понимала, что способность приспосабливаться является средством выживания, кроме того, Поппи понятия не имела, сколько всевозможных хитростей может измыслить пара растрепанных голов, чтобы обойти все защитные барьеры.
— Твоя мать могла бы просто отказаться.
В ее голосе слышались нотки нетерпения.
— Разве ты не знаешь, что мама бросается на помощь всем?
— Не уверена, что могу с тобой согласиться, Поппи.
— Ее преследует безумная идея о папиной последней воле. Она считает, что он хотел привлечь ее в жизнь своих детей. Я сказала ей, что она не обязана осуществлять его желания. А Ричард считает, что вы должны строить свою жизнь самостоятельно.
Несмотря на мое намерение стойко держать оборону, я была уязвлена ее словами. Наши с Ричардом случайные и печальные признания, казалось, доказывали, что мы понимаем друг друга.
— Он действительно так сказал?
— Хм. Ну, мы оба с этим согласны.
Итак, Ричард не говорил ничего подобного.
— Поппи, — сказала я. — Я делаю все, что могу, но сейчас я в тяжелой ситуации, и благополучие мальчиков для меня важнее всего.
— И?
— Я боялась, что могу потерять работу, если не явлюсь в офис. — От одних этих слов, произнесенных вслух, капли пота выступили на моей верхней губе.
— Разве ты не могла договориться? Законодательство предусматривает такую возможность в чрезвычайных ситуациях. — пауза. — Я не понимаю тебя, Минти.
— Я и не ожидала от тебя понимания. — Я почувствовала слабость. — Реальность сильно отличается от теории.
— О, ради Бога.
Я окинула взглядом кухню. Без Евы она выглядела запущенной. Пыль на подоконнике, кофейная гуща в мусорном ведре, пара грязных кастрюль рядом с раковиной.
— Кстати, должна сообщить тебе две вещи, Поппи. Думаю, мое вмешательство в отношения между Джилли и Сэмом ни к чему хорошему не приведет. Я получила вежливую отповедь от Сэма.
— Бьюсь об заклад, ты не слишком старалась.
— Наоборот, но он так глубоко ушел в свой панцирь, что я не нашла ни одной лазейки к нему. Боюсь, мяч вернулся на твое поле, и тебе самой придется с этим разбираться.
— Ты говоришь, совсем как Сэм. Мудрый и всевидящий старший брат. А второе?
— Я разговаривала с Тео. Боюсь, денег в ближайшее время не будет. И он не может сказать, когда.
— О, мой Бог, — сказала Поппи. Она почти не скрывала своего отчаяния. — Ты абсолютно уверена?
У меня не было ни времени ни желания взваливать на себя проблемы Поппи. Это была та самая девушка, которая оделась во все черное на мою свадьбу, которая называла своего отца — моего мужв — старым козлом и которая намеренно портила мне все семейные праздники. У меня не было ни малейших оснований думать, что, окажись я в беде, она скажет: «Держись, я уже еду».
