Наоэ медленно повернулся и заглянул ей в глаза.
– Это правда? То, что ты говоришь?
– Да.
Он долго смотрел на Норико, потом сон снова сморил его.
– Я пойду, – сказала Норико.
Она вскочила с кровати, схватила одежду и побежала в ванную.
– Ох, уже половина пятого!
Быстро одевшись, Норико подошла к Наоэ.
– Выздоравливайте. – Она наклонилась над ним, и прядь вьющихся волос упала ему на лицо. – Завтра будете в клинике?
– Буду.
– Так и передать госпоже Гёде?
– Да.
– Вам надо поесть.
– Я не хочу.
– Может, мне что-нибудь приготовить?
– Не надо. Проголодаюсь – позвоню в ресторан. Оттуда принесут.
– Потому и болеете… – Норико нежно отерла пот со лба Наоэ. – Может, хоть кофе попьете?
– Нет. Я же сказал – ничего не надо.
– Да, – вспомнила Норико. – Сегодня у нас Исикура едва не умер.
– Что?! – Наоэ приподнялся.
– Начал задыхаться, в общем, еле спасли. Доктор Кобаси сделал искусственное дыхание, откачал мокроту. А Исикура, как в себя пришел, вас звать стал… Он вас так любит.
– Как он лежит? Голова приподнята?
– Нет… У него же обычная койка.
– Обязательно приподнимите его, иначе это опять повторится.
– Я не могу давать советы врачам.
– Передай Кобаси от моего имени.
– Но…
– Никаких «но». Передай ему, что я так велел. Норико, с пальто в руках, снова села на кровать.
– Вы ведь сами завтра придете. Тогда и скажете ему.
– Это надо сделать сегодня.
– Но может быть, я уже не застану его.
– Передашь любому дежурному врачу. Норико кивнула, застегнула пуговицы пальто. Сквозь шторы пробивались лучи закатного солнца.
Без десяти пять. Надо торопиться.
– Ну, я пошла.
…Дул холодный, пронизывающий ветер. Не замечая его, Норико медленно шла к электричке. По тихой улице гулко разносился стук ее каблучков. Она приостановилась, оглянулась на дом, где остался Наоэ, и ускорила шаг.
Смутные предчувствия, неясные мечты кружили голову, воображение уносило ее все дальше и дальше. «Если бы родился ребенок!.. Он непременно будет похож на Наоэ – высокий, красивый, такой же молчаливый, мужественный, решительный. А потом…»
Но на этом мечты обрывались. Представить Наоэ в роли мужа Норико не могла.
На другой день Наоэ, как и обещал, пришел на работу. Правда, после одиннадцати, почти к обеду.
Его не было только три дня, но все с удивлением отметили, что он сильно похудел.
Кобаси уже вел прием, но, узнав, что пришел Наоэ, объявил перерыв. Наоэ, однако, в амбулаторию не спешил, сначала отправился в палаты.
Он осматривал Исикуру, когда с первого этажа прибежала сестра.
– Сэнсэй, вас там ждут пациенты.
– Разве Кобаси не принимает?
– Да. Но… раз вы пришли, то…
– Пусть пока продолжает работать. Сестра ушла.
Наоэ взял иссохшую руку Исикуры и стал считать пульс.
– Я слышал, вам вчера было плохо, – сказал он.
– Одной ногой в могиле стоял… – Исикура говорил с трудом, тяжело выговаривая каждое слово.
– В другой раз, как станет трудно дышать, сразу зовите врача.
– Это… все так… внезапно…
– Ну а сегодня? Все хорошо?
Исикура едва заметно кивнул и медленно произнес:
– Доктор, не уходите надолго… Прошу вас…
– Хорошо, хорошо.
Исикура давно не ел, и язык у него покрылся белым налетом. Роговица глаз была мутной, реакция на свет плохая. Старик действительно стоял одной ногой в могиле.
– Вам надо лечь поудобнее.
Исикура ничего не ответил. Он закрыл глаза и сложил руки ладонями вместе, как для молитвы.
Наоэ, бросив на него внимательный взгляд, вышел. В коридоре он недовольно спросил Норико:
– В чем дело? Я же велел переложить его на другую кровать.
– Я хотела сказать… Но дежурил как раз доктор Кобаси и…
– Тем более.
– Но… Он знает о нас. Акико ему рассказала.
– Ну и что? Наши отношения – одно, а работа – совсем другое.
– Доктор Кобаси, кстати, говорил: если больной так слаб, что не может прочистить горло, значит, он уже не жилец; можно спасти раз, другой, но, в общем, все усилия бесполезны.
– Правильно говорит Кобаси. Но нельзя допускать, чтобы старик умер таким образом.
– Не все ли равно как…
– Нет, совсем не все равно. Если он захлебнется мокротой, родственникам такая смерть покажется нелепой, чудовищной. Они будут корить и нас, и себя.
– Об этом я не подумала.
– Ты в сёги[19] играешь?
– Нет… – удивилась Норико.
– Когда в сёги заканчивают партию, проигрыш виден игроку за много ходов вперед. Но с первого взгляда на доску создается впечатление, что проигрывающий всего чуть-чуть, на один ход, отстает от побеждающего. Примерно такое же впечатление должно быть и в этом случае.
– Вы имеете в виду Исикуру?
– Да. Все должны верить: мы сделали максимум возможного, но – увы!.. Дело даже не в том, когда умрет Исикура – неделей раньше или неделей позже, – а в том, чтобы смерть его была убедительной и достойной.
– Мы должны убедить в ней больного?
– Нет, его родственников.
– А как сам больной?
– Для него никакая смерть не может быть убедительной.
Наоэ приостановился, задумчиво глядя вперед. Мимо на тележке везли больного – видимо, в амбулаторию на анализы.
– Никто никогда не скажет: «Мне пора умереть», – тихо продолжил Наоэ.
– А помните бабушку Ёсидзаки? Как она убивалась?.. Кричала, что лучше бы ей умереть вместо внука.
– И ты этому веришь? Она так говорила, потому что отлично знала: она никогда не умрет вместо кого-нибудь.
Норико стало не по себе от этих слов.
– Страшно все это…
– Да, страшно.
– И вам, доктор?
– Что?
– Да нет… Ничего…
От странной мысли у Норико замерло сердце; ей померещилось вдруг, что Наоэ – из другого мира.
– Пусть Исикуру немедленно переложат. – Наоэ круто повернулся и пошел вниз, в амбулаторию.
В тот же день в клинику позвонил импресарио Дзюнко Ханадзё. Извинившись за долгое молчание, он спросил:
– Можно ей заехать к вам сегодня?
– Я ведь, кажется, ясно сказал, когда она должна явиться. Сколько дней прошло?
– Извините. Мы были заняты… Столько дел…
– Как она себя чувствует?
– В общем, думаю, неплохо.
– Я должен увидеть больную.
– Да-да, понимаю. Сейчас она в студии…
– Когда она сможет прийти?
– К шести вечера кончится видеозапись.
– Я не дежурю сегодня. Вечером меня здесь не будет.
– Но Ханадзё очень хотела увидеться с вами, И непременно сегодня. Может, вы все-таки окажете нам услугу? Дождетесь ее?
– А завтра? Что она делает завтра?
– Завтра мы уезжаем на гастроли по Кансаю.[20] Так что извините, но…
