сердце радостно вспыхнуло в груди, готовое ответить тем же, и вдруг с грохотом обрушилось вниз, срывая будто радиационной волной расслабление и блаженное чувство дома. Всё во мне сжалось. Любит?.. Разве я имею право ответить ей тем же? Разве я могу?!
Я не хочу, чтобы Кнопка страдала, я должен спасти её, даже не потому что обязан. Это единственная цель, которой сейчас всё подчинено. Спасение Кнопки прописано по моей собственной воле в моих настройках, как у робота, который выйдет из строя, если сбить программу. Любви в этой программе не было…
Моя любовь разрушительна, она калечит.
Перед глазами встал закрытый гроб и зимнее кладбище, укоризненное лицо Таши на фотографии. И холод обречённости пополз от ступней вверх, быстро захватывая только что размякшее, упоённое радостью тело.
Нет, впервые у меня нe было ужасного ощущения, что я изменил Таше, как в редкие моменты, когда я спал с женщинами после того, как остался один. А оно было отвратительным – до выжигания нутра. Даже те пару раз, когда я на самом деле изменил ей при жизни, не было так скверно на душе, как потом, уже после похорон. И я до сих пор не знаю, догадалась ли Таша о тех случаях…
Теперь, с Любой, всё было иначе, как-то правильно, гармонично, захватывающе, словно так и должно быть.
Я шёл после поединков и обмена опытом, приёмами и захватами, до которых был жаден Мехди Фариз, и думал лишь о том, что встречу мою Кнопку… Места от нескольких пропущенных ударов ныли, но я чувствовал себя как никогда сильным – я победил! Более того – всё, чего я хотел добиться от приёма у Фариза, я получил. Точнее, получу…
И я ждал её улыбку, как награду. Чертовски приятно было думать о ней, хотя мысль о том, что мы снова будем ночевать вместе, заставляла меня волноваться, будоражила, как мальчишку.
Шагая по коридору без посторонних взглядов и настырного любопытства, я, наконец, ощутил целостность того, что снова стал собой. Внутренний фокус встал на место. И я хотел только одного: увидеть Кнопку, сказать, что всё хорошо, принять душ и вырубиться. Ведь завтра с утра ещё один поединок. На посошок.
Но Люба подбежала ко мне, и в её глазах, в её лице, в свете, пронизывающем её женственную фигуру, в распущенных по плечам волосах, было столько соблазна, что ещё не утихший после спаррингов адреналин стёр из головы все мысли. Желание поцеловать её заслонило всё. В конце концов, завтра мы будем балансировать на грани фола… Ведь, как оказалось, я страшный авантюрист! Эта мысль только добавила жара в порыв, перекрывший внутренние запреты. Я чувствовал её до дрожи, до волны возбуждения, переросшей во взрыв, который растаял на коже и под ней каплями счастья.
Α теперь я не дышал.
Она меня любит…
Но любовь – это не на пять минут, любовь – это жизнь. А я своей любовью уже одну жизнь забрал. Я не заслуживаю счастья, я ведь всё решил про себя, я… – в груди стало больно, словно старые осколки заворочались, разрывая мышцы и сосуды.
Люба, ничего не подозревая, лежала на моём плече так мягко,так трогательно, что мне стало ещё больнее – до разрыва аорты.
Я готов был драться сколько угодно ради неё. Я готов броситься на амбразуру, лишь бы закрыть её. Я придумал и закрутил эту авантюру, которую на голову не наденешь – только ради неё! Я лгу и крушу напрочь старые связи, готов потратить всё до копейки со счёта, это вообще пустяк, всего лишь деньги… Но любовь… Нет, я не имею на неё права!
Моя душа малодушно свернулась, прячась за единственное, что помогало – за перенос невыносимого вовне, то есть за обвинение: зачем она сказала это? Нам так хорошо было сейчас, она могла бы понимать, что мне тоже трудно!
Я хотел было отстраниться, но Люба прижалась ко мне еще доверчивей, обезоруживая к чертям, как котёнок пушистостью,и счастливо вздохнула:
– А почему я Кнопишка? Что это за зверь? – разулыбалась. Искренне, радужно, словно вообще не ждала от меня ответа.
Можно не отвечать? Да, я малодушен.
Напряжение треснуло. И боль в моей груди начала утихать, будто свет от её улыбки смывал раны так же, как морские волны слизывают надписи на песке. Как у Кнопки это получается?!
Я выдохнул и попробовал тоже сбежать в ничего не значащую улыбку:
– Не страшный зверь. Это такая ма-аленькая Кнопка. Кнопочка.
– Кнопочка? – она заливисто рассмеялась. – Я?
– Да, – ответил я, продолжая таять под её активной солнечностью. – У тебя такой нос выразительный, как кнопочка, которую нажмёшь и включится солнечный зайчик.
– Ты милый. Никогда не знала, что у меня особенный нос, – обрадовалась Кнопка.
Что мне оставалось делать? Я просто чмокнул её в нос, чувствуя себя глупым до невозможности.
– Ну всё, теперь не буду неделю умываться, как в школе, – хихикала она. – Ты, наверное, и не помнишь тот момент у расписания. Мне было двенадцать, тебе почти семнадцать. И для меня это было событие дня – первый поцелуй!
– Помню, – признался я. – Я тебя помню. Просто ты стала такой… красивой женщиной. Из той бойкой крохи. Сложно было сопоставить, но я помню.
Люба просияла. Для меня же мысленное возвращение в школьные годы принесло еще больше облегчения, словно можно жить, когда пока ни в чём не виноват. А если представить? Просто на минуту, что это правда так? И я позволил себе эту слабость. Грудь расцепили оковы и упали с лязгом под кровать. Пусть ненадолго, но так хорошо!
Закрыл глаза. Люба провела пальчиками по моему лицу, словно изучая. Приятно!
– Сейчас ты не похож на охотника.
– А вообще похож? – удивился я.
– Когда сосредоточен. У тебя такой взгляд становится. Как у коршуна. Но сейчас нет.
– Вот и хорошо.
Люба приподнялась, щекоча кончиками волос мои руки и плечи, заглянула в глаза, вдруг очень серьёзная. Села.
– У нас с тобой будет ребёнок, – сказала она.
Я вытаращился:
– Так сразу?!
– А почему нет? – ответила Кнопка, но тут же не удержалась, громко прыснула и залилась смехом, всплескивая руками. – Ой, какой ты смешной, Раф! Ты же дипломат, а биологию не учил,только этикет и восточные языки… Ой, не могу!
Шутит? Способность моргать ко мне вернулась, но вот дар речи – не очень.
Люба
