себя. Еле заметно встряхнул головой, видимо пытаясь оправиться от последствия удара.
А я отвернулась и схватилась за живот. Меня затошнило и скрутило до рези.
– Что с вами, миссис Люба, вы так побледнели? Вам нехорошо? – заволновалась госпожа Фарах.
– Я… я лучше пойду… – пробормотала я и направилась к дверям из зала, покачнувшись весьма натурально, ведь моя голова на самом деле закружилась.
Почему они трое на одного? Сколько это еще будет продолжаться?!
Тётушка Садаф подхватила меня под локоть и скользнула взглядом по моей руке, лежащей на животе:
– Деточка, а вы часом не беременны?
Я была ей благодарна за предложенную ложь и виновато кивнула:
– Да. Врач говорит, что мне нельзя волноваться,так что я, пожалуй, не могу смотреть на бой… Надеюсь, это не оскорбит вас…
– Ну что вы! – расширила глаза госпожа Фарах, изменившись в лице – всю королевскую чопорность как ветром сдуло,и осталась лишь материнская забота и солидарная радость, словно мы оказались в одной лодке. – Дорогая моя, что же вы сразу не сказали. Вам и переутомляться нельзя! И вы наверняка уже голодны, да, душечка?
Она поддержала меня под второй локоть, а мне ничего не оставалось, как кивнуть. Дурно мне было на самом деле. И голодно: кофе и сладости в салоне красоты не особо порадовали после долгого дня в бегах.
– Тогда мы не будем ждать, когда наши мужчины наставят друг другу вдоволь синяков. Пусть развлекаются, а мы отужинаем у меня на половине, если вы, конечно, не против? – улыбнулась госпожа Фарах.
Я была не против. Слуга был отослан с сообщением господину Фаризу и вскоре вернулся с благосклонным разрешением и уведомлением, что господин Гарсия-Гомес принял приглашение хозяина остаться на ночлег в гостевой спальне. Я чуть не поперхнулась воздухом от неожиданности. А Боньяди? Хватит ли у меня, как у той лисы в сказке, мешков с хитростями? Ну что ж, Раф, наверное, знает, что делает…
К счастью, лоҗь о беременности превратила светский приём в милые женские посиделки. Госпожа Фарах расслабилась,тётушка Садаф разулыбалась, рассказывая о том, какими милыми бывают малыши, вспоминая о детях и внуках. Двое других родственниц,так и оставшихся для меня безымянными, тоже говорили на ломаном английском о радости материнства. Сорайя болтала о том, сколько детей хочет.
И я поняла, что немного завидую им и себе, придуманной. Я тоже хотела ребёнка. От Рафа. Пожалуй, больше ни от кого на свете. Несмотря на то, что никто не знает, чем закончится наше с ним путешествие,и какими мы вернёмся, и вернёмся ли вообще…
Пробуя изысканный салат-мангал из баклажанов с мятой и сливками, я вдруг вспомнила еще одно четверостишие Хайяма:
Я думаю, что лучше одиноким быть,
Чем жар души «кому-нибудь» дарить.
Бесценный дар отдав кому попало,
Родного встретив, не сумеешь полюбить.
Как это было обо мне! Я отказала Владу, хотя придраться к нему было трудно. Разве великим был его грех – небольшая занудливость и избыточная опека. Я не могла ни с кем быть счастливой: ни с Мишей, ни с Сашей… Всегда не хватало чего-то важного – того, что не выскажешь словами, не подберёшь ни фраз, ни мыслей, но что абсолютно точно знало сердце. Все спрашивали: да что же тебе нужно? Чего ты перебираешь? Уже почти тридцать, останешься ни с чем… А моё сердце всегда любило его, Рафаэля! Теперь я понимаю это точно. И, уверена, будет любить, что бы он ни решил и ни выбрал! Моё сердце бėзгранично доверяло ему; сжималось, волнуясь о нём, и пело, когда я его видела. Ничьё разрешение на это не требуется, даже его самого – я просто люблю его. И да будет так!
– Что-то вы погрустнели, – заметила госпожа Фарах. – Наверное, устали, милая Люба?
– Да, простите, – улыбнулась я, – день был долгий.
– Разумеется, в вашем состоянии так много путешествовать! Ой-ёй, а мужчины этого не учитывают. Что же господин Рафаэль, должен больше заботиться о молодой супруге и будущем ребёнке! – проворчала тётушка Садаф.
Я промолчала, лишь печально улыбаясь. Куда уж больше заботиться? Я ему обязана жизнью и тем, что сижу сейчас в почти царских палатах, а не в тюремной камере после пыток.
– Кажется, вам уже нужно отдыхать, – заявила госпожа Фарах. – Вы не против, если я провожу вас в вашу спальню?
– Я буду вам чрезвычайно благодарна! – искренне ответила я.
– Пойдёмте, дорогая. А господин Рафаэль присоединится к вам, когда ему наскучат их мужские игры, – сказала хозяйка. – Я уже дала распоряжение, чтобы слуга отнёс туда ваши вещи из машины, но если что-то понадобится, не стесняйтесь, прошу вас. Возле кровати на тумбочке есть звонок, и служанка, её зовут Шермин, предоставит вам всё, что потребуется.
– Благодарю вас за такое великодушие! – ответила я.
Наконец, двери в роскошную спальню на втором этаже закрылись. И оставшись одна, я выдохнула и прислонилась к ним спиной, не веря себе и тому, что находясь в двух шагах от трёх агентов спецслужб, каким-то чудом я осталась для них невидимкой. Осталось только дождаться Рафа и верить, что он выстоит в своём нелёгком сражении.
Сколько не было Рафа? Час? Два? Три? Я медленно сходила с ума в полутьме чужой спальни.
Два бра в виде затейливых цветов освещали просторную комнату в шоколадно-белых тонах, c непременным шёлковым ковром на полу, с зеркалами, картинами и громоздкими мозаичными вазами у камина. Я подошла к окну, наполовину прикрытому тяжёлыми тёмными с серебром портьерами, раздвинула их и приникла к окну. У подножия холма раскинулся Исфахан – россыпь бело-золотых огней перед синими тенями невысоких гор. Чужой город, чужой дом, а мой родной человек неизвестно где.
Насмотревшись на ночной пейзаж, я села на кушетку у подножия огромной двуспальной кровати, провела рукой по нежной ткани цвета горького шоколада. Χотелось прилечь, но я не могла, лишь позволила себе сбросить туфли на высоких каблуках. Вокруг расползалась тишина,и только моё сердце стучало: тук-тук, отсчитывая минуты до прихода Рафа.
Я гнала мысли о плохом, хотя разум подсовывал страшные картины, от которых меня бросало то в жар, то в холод. Но я верила Рафу, верила в него, как ни в кого на свете и мечтала, чтобы мои мысли о нём придавали ему силы и уверенности в себе.
Жаль, я не маг, а так хотелось
