что-нибудь, — мои глаза изучают ее, мое тело наслаждается тем, как искажаются черты ее лица при имени Мойры. — Вы обе примерно одного размера.
Ее глаза темнеют, на лице появляется натянутая ухмылка.
— И ты знаешь это, потому что у тебя «практическая» память?
Мои пальцы касаются яблочка ее щеки.
— Ревность хорошо на тебе выглядит. К сожалению, у нас нет времени на ее удовлетворение.
Она скрещивает руки.
— Я не ревную, она мне просто не нравится.
Я ухмыляюсь, восторг рассыпается в моей груди, и я думаю, может быть, она чувствует ко мне больше, чем хочет признаться. Может быть, я еще не все безвозвратно испортил?
У Лагуны, как и у большинства наших предприятий, есть подвал. В основном мы используем его для хранения или временной передержки для некоторых не совсем законных вещей, которые проходят через наши руки.
Опять же, встречаться здесь не идеально, но поскольку ВР больше нет, это то, что у нас есть.
Венди наверху в офисе, Кёрли присматривает за ней, а я здесь, внизу, в окружении коробок и ящиков, смотрю в лицо очередного низкоуровневого наркоторговца, который счел разумным предать меня.
Я не знаю его имени, и, честно говоря, меня это не волнует. Меня волнует только то, что мое время тратится на пустяки, вместо того чтобы сосредоточиться на более важной картине. Но мальчики не так искусны в выведывании секретов у предателей, а когда речь идет о ком-то, кто пытается узурпировать меня с нуля, мне нужна вся информация, которую я могу получить.
— Расскажи мне, — я подхожу к мужчине, связанному и с кляпом во рту. Я срываю белую ткань с его рта, заставляя его хрипеть и кашлять, когда он делает глубокие вдохи. Мой нож скользит по его щеке. — Как тебя зовут?
— То-Томми.
— Томми, — я киваю. — И Томми, что ты надеялся получить, предав меня?
Он сглатывает, глядя в сторону. Мои пальцы в перчатках хватают его за подбородок, заставляя встретить мой взгляд, мой нож прижимается к его рту, капли крови образуются от давления лезвия на его кожу.
— У меня нет времени на колебания, Томми. Так что давай прекратим тратить драгоценные секунды и перейдем к делу. Ты не уйдешь отсюда живым, — я похлопываю его по щеке, освобождая лицо.
— Но я честный человек, — я отступаю назад, закатывая рукава рубашки по предплечьям. — Я позволю тебе выбрать, будет ли твоя смерть мучительной или быстрой.
Он молчит.
Я развожу руки в стороны.
— Ну? Что это будет?
— Это была женщина, — торопливо говорит он. — Она появилась несколько месяцев назад, начала немного общаться с нами, знаешь? Начала… — его глаза обводят комнату, близнецов и Старки, которые стоят позади меня, затем возвращаются ко мне. — Начала спать с нами. Рассказывать нам все о своем боссе и о том, как он мог бы лучше заботиться о нас. Дать нам больше, чем то, что мы…
Он колеблется, и мой подбородок поднимается.
— Больше, чем что?
— Э… больше, чем то, что нам дали.
Моя челюсть подрагивает, гнев обжигает мои внутренности. Я поворачиваюсь и смотрю на мальчиков.
— Разве я не дающий работодатель? — снова поворачиваюсь к Томми. — Разве я не даю вам беспрепятственный доступ к вашему товару и на мои улицы?
Его глаза расширяются.
— Нет-нет, это так. Просто… послушай, я хотел сказать нет. Но я хочу быть частью чего-то, мужик, — он наклоняется. — Я хотел получить метку.
Интерес поселяется глубоко в моем нутре. Наконец-то новая информация.
— И что это за метка?
— Это татуировка. Такая, блять, крутая, братан.
Раздражение клокочет в моих чувствах, разрушая остатки моего контроля.
— Понятно, — говорю я, подходя ближе. Моя рука опускается вниз, кончик лезвия прорезает его сухожилия, как масло, и глубоко вонзается в бедро. Он кричит, звук бьет по ушам и царапает мои внутренности.
Ладонь закрывает ему рот, заглушая шум, я наклоняюсь к нему, мое лицо в нескольких сантиметрах от его лица.
— Знаешь, что мне больше всего нравится в ножах? — моя другая рука, все еще на рукояти ножа, начинает медленно прокручивать, преодолевая сопротивление мышц. — Это возможность быть настолько деликатно точным. Видишь ли, еще около 10 см, и я бы перерезал твою бедренную артерию, что позволило бы быстро истечь кровью. Твой разум потерял бы сознание, что позволило бы тебе легко умереть.
Томми хнычет, его тело вибрирует, когда он дергается против застежек-молний.
— Но раз уж ты решил, что мы ‘братья’, думаю, мы проведем немного времени с пользой, — на моем лице появляется ухмылка. — Я могу показать тебе, как сильно я люблю играть с вещами, которые режут.
Я убираю руку от его рта, мой желудок скручивается от отвращения при виде того, как слезы и сопли стекают по его лицу.
— Это крокодил(Крокодил Тик-Так — персонаж из Питера Пэна, проглотивший будильник, съевший руку капитана Крюка и хотевший съесть его полностью), — изрыгает он. — Обернутый вокруг часов. Это… это знак, который ты получаешь, когда вступаешь в его ряды.
Шок пронзает меня в самое нутро, мои внутренности сводит судорогой от видения, которое создают его слова.
— Что еще? — шиплю я, вдавливая нож еще глубже.
— Это все, мужик. Клянусь.
Мои пальцы дергаются.
— Старки, принеси соль, пожалуйста.
— Они зовут его Кроком! — кричит Томми. — Пожалуйста, остановись, я…
Моя рука соскальзывает с рукоятки ножа, но я восстанавливаю хватку, ярость мчится по моей крови, темнота прорывается сквозь меня словно ураган. Я вытягиваю лезвие из его кожи и бью снова, в этот раз выше, волоча нож через плоть резкими, неровными движениями в то время, как он кричит в агонии.
— Лжец, — шиплю я. — Откуда ты знаешь это имя?
— Я говорю тебе правду. Клянусь, — лицо белое, кровь стекает на пол под нами. — Он зовется Кроком. Я никогда не встречал его, но женщину зовут…
Бум.
