Мое сердце тяжелеет, пока я сижу в холодном, сыром офисе стрип-клуба и жду, пока Крюк сделает то, что должен сделать.
Это отстой.
Кёрли сидит за офисным столом и листает свой телефон, а Мойра почему-то решила составить нам компанию. Ее взгляд горяч, он проникает в мои внутренности, и я широко улыбаюсь ей, надеясь, что ее разрывает на части осознание того, что я здесь, у Крюка. Она принесла одежду, но я отказался от нее, не в силах унять искру удовольствия, которая затеплилась в моей груди, когда она взглянула на то, что на мне надето.
За последние пару часов я смирилась с тем, что эмоционально испорчена. Позволять такому мужчине, как Крюк, прикасаться ко мне и наслаждаться тем, что я чувствую, когда он это делает, по меньшей мере, нездорово. Он ясно дал понять, что не является добропорядочным гражданином. Он совершает ужасные поступки, большинство из которых, надеюсь, я никогда не увижу.
Но несмотря на то, что он сделал и со мной, и, я уверена, с другими, я не могу изменить тот факт, что когда я с ним — когда я действительно с ним — я открываю себя все больше и больше. Открываю для себя то, кем я могу быть.
Иронично, что потеря свободы воли помогла мне обрести свой голос.
И, возможно, это делает меня более похожей на моего отца, чем я хотела бы признать.
Но все мы немного извращены, и нет такого понятия, как добро и зло. Есть только перспективы, и восприятие меняется в зависимости от угла зрения.
Люди не статичны. Наша мораль не постоянна. Они переменные, постоянно меняющиеся и превращающиеся в различные версии самих себя; энергия, которую можно переключать и перестраивать.
— Могу я взять твой телефон? — спрашиваю я Кёрли.
Он закатывает глаза.
— Солнышко, ответ сейчас такой же, как и последние двадцать раз, когда ты меня спрашивала. Нет.
— Я просто хочу узнать, как дела у моих друзей. У моего брата.
Мойра поднимает глаза от того места, где она ковырялась в ногтях, и ее любопытный взгляд останавливается на мне.
— Почему у тебя нет своего телефона ещё раз?
Кёрли выпрямляется, бросая на меня предупреждающий взгляд.
— Я потеряла его, — говорю я, пытаясь скрыть свою ошибку.
— О, — она кивает. — Очень жаль, — в ее глазах появляется блеск, когда она осматривает меня сверху вниз, ее губы кривятся. — Знаешь… Я понимаю. Я тоже переживала, что потеряла телефон вчера вечером, но поняла, что так спешила на встречу с Крюком, что даже не взяла его с собой.
Мой желудок сжимается. Она лжет.
— Прошлой ночью?
Мойра очень напоминает мне Марию, и у меня никогда не было возможности постоять за себя с ней, я слишком беспокоилась о том, чтобы быть принятой. Но мне надоело быть послушной девочкой, которая принимает оскорбления людей и носит их как бремя.
— Это интересно, потому что Крюк был со мной прошлой ночью.
Ее ухмылка расширяется, а голова качается в сторону.
— Ты уверена в этом?
— Я… — я делаю паузу, понимая, что на самом деле не уверена, куда он пошел после того, как я заснула. Я предположила, что он просто проснулся раньше меня, но во мне зарождается сомнение, заставляя мои внутренности зеленеть.
— Мойра, заткнись, мать твою, — огрызается Кёрли. — Никому нет дела до твоих внеклассных занятий с боссом. Уходи.
— Но я…
Он встает из-за стола.
— Я сказал, убирайся к чертовой матери.
Она вскакивает на ноги и топает за дверь. Хорошо избавились.
— Так он был здесь? — спрашиваю я, когда она уходит, и поворачиваю голову к Кёрли.
Он смотрит на меня, его челюсть сжимается, глаза слегка опускаются в уголках, как будто он жалеет меня и не хочет отвечать.
Я выдыхаю, скрещивая руки. Мне все равно. Не так уж важно, с кем он проводит время. Мне просто абсолютно отвратителен тот факт, что он мог быть с ней, а потом пришел домой и засунул те же пальцы в меня.
И я позволила ему это без борьбы. Я практически умоляла его об этом.
Дверь с грохотом распахивается, Крюк врывается в комнату, как ураган, мгновенно высасывая всю энергию в комнате. Парень с первой ночи в баре — тот, кто впустил нас — следует за ним.
— Крюк, я…
Крюк поворачивается.
— Старки, не говори, если не хочешь потерять свою жизнь.
Мой желудок крепко сжимается. Мои глаза расширяются, когда они видят Крюка. На нем черные кожаные перчатки, рубашка на пуговицах закатана до локтей. На его коже красные брызги, а волосы взъерошены и растрепаны, как будто он вырывал их с корнем.
Старки сглатывает, его лицо искажается, когда он опускает голову. Крюк разминает шею, и хотя, несмотря на его внешний вид, он выглядит относительно спокойным, я вижу легкую дрожь в его руке и то, как напряглись его черты лица. И воздух — он кажется другим. Я не знаю, как это объяснить, но всякий раз, когда его настроение меняется от одной крайности к другой, я чувствую это. Как будто он тянется, чтобы прикоснуться ко мне, желая притянуть к себе и помочь спасти его от утопления.
Я чувствую своими костями, что он в нескольких секундах от того, чтобы сорваться.
И когда Крюк сорвется, я представляю, что это не будет хорошо ни для кого из участников.
Я не знаю точно, что заставляет меня делать то, что я делаю дальше. Может быть, у меня есть желание умереть, а может быть, я смирился с тем, что если бы он хотел меня убить, он бы это сделал. Но я поднимаюсь с дивана и медленно иду к нему, не останавливаясь, пока не оказываюсь прямо перед его лицом.
Он выдыхает, убирая руку с волос, его ноздри раздуваются, когда он смотрит на меня.
— Привет, — говорю я.
Его глаза темнеют.
— Привет.
