— Я действительно врал тебе… я думал, моя ложь во благо… я ошибался, как же я ошибался… — обхватывает голову руками. — Лер, мне и сейчас хочется защитить тебя и ничего не говорить. Потому что правда будет приносить тебе слишком много страданий.
— Избавь меня от защиты ложью, — всхлипываю.
Предательская слеза все же катится по щеке. Рома ловит ее пальцем. Его прикосновение оставляет ожог. Прежде чем осознаю, что творю, хватаю его за запястье, сильно сжимаю.
Мы так и замираем. Судорожно ловлю эти мгновения. Его кожа, его тепло…
Напоминаю себе, что все ложь, и мое ощущение каменной стены и защиты. Отталкиваю его, тут же озноб пробегает по телу… потребность в нем… Я справлюсь. Я смогу.
— Больше никакой лжи, Лер. Только правда. От начала и до конца, — подносит к губам указательный палец, которым словил мою слезу. — История будет долгой, начну со своего детства, о котором тебе никогда не рассказывал…
Глава 90
Рома говорил очень долго, не отводил взгляд, смотрел мне в глаза, позволяя увидеть его демонов. Я отчетливо видела их всех, как они пожирали его годами, как сейчас пируют на празднике боли.
Я же превратилась в статую, кажется, даже кровь практически замедлила свой бег. Я не шевелилась, жуткое оцепенение сковало тело, а внутри с каждой новой порцией правды, я больше не ощущала ударов ножей, они не резали, мое сердце просто по частям умирало. Я чувствовала как все, что я любила и ценила, меняет свои очертания, показывая уродливые формы. Это убивает, выворачивает душу, точнее… что от нее осталось.
Я ни разу его не перебила. Ловила каждое слово. Впитывала в себя эту отраву. Я хотела знать все, и он говорил и говорил… за окном наступила ночь, а Рома ни на секунду не отведя взгляда, продолжал свою исповедь.
Его детство, которое не укладывалось в голове, моя мать, авария… Алена и ее боль, кто в этом виноват, безумная зацикленность сестры на мести. Вениамин… оказавшийся исчадием ада. И все вертится вокруг денег…
Кровавое наследство…
На удивление каши у меня в голове нет. Пазлы становятся на свои места, образуют уродливую картину реальности. Я вижу ее целиком, и с каждым новым открытием нечто во мне отмирает. Дико больно, но я хочу этой боли, она нужна мне. Хочу прозреть окончательно.
Судьба не дает нам испытаний, которые мы не можем выдержать, значит, я смогу принять эти удары. Все до одного.
Рома говорит о своих мыслях, переживаниях, чувствах ко мне. Я вижу перед собой другого человека… Настоящего Романа. Глаза больше не прячут страхи и боль, он открыт передо мной, он обнажил душу, и я, ступая по острым осколкам, иду по этому лабиринту, заглядываю в каждый угол. Теряю частицу себя, но продолжаю идти, мне жизненно необходимо дойти до конца.
— Теперь ты знаешь все, — с этими словами Рома склоняет голову, с губ срывается вздох облегчения, такой протяжный, что ощущаю его физически.
Я молчу. Долго. Позволяю правде осесть во мне. Впитываю боль и реальность, о которой понятия не имела. Ощущаю каждый натянутый нерв в теле. Продолжаю сидеть неподвижно.
Муж поднимает голову и смотрит на меня глазами, той самой побитой собаки из детства. Она в нем живет, и никуда не ушла. Но только в данный момент я это вижу.
— Почему я слышу это сейчас? — это первые слова, которые произношу с момента его исповеди. Они глухие, пропитаны отравой правды, очень горьки на вкус.
— Я так хотел оградить тебя от боли, от предательства. Лерочка, я так хотел, чтобы ты была счастлива, — протягивает ко мне дрожащую руку, но так и не решается прикоснуться.
— А имел ли ты право выбирать за меня? — все еще не могу пошевелиться. Правда опутала, но вот это состояние памятника, позволяет сохранять видимость спокойствия.
— Ты — мое сокровище, и я оберегал как мог, — он тоже измучен правдой. Он разрешает себе быть самим собой, уязвимым, ранимым, искалеченным.
Я читаю в его глаза, сколько для него значу… Только правда меняет и меня, бесповоротно, необратимо.
— Ром, — горло дерет. Очень сложно даются слова, — Ты знаешь обо мне все, вплоть до маленько шрама на правой стопе, при каких обстоятельствах я его получила. Я делилась и рассказывала абсолютно все, я была открытой книгой. Потому что раскрывая душу, люди становятся ближе. А получается, все эти годы ты был закрыт. Ты не счел нужным рассказать мне о своем детстве. Открыться. Довериться… ты жил наедине со своей болью, но не желал разделить ее со мной. А ведь это не просто слова: «и в горе и в радости»… Я понимаю, тебе было тяжело об этом говорить, вспоминать, возможно, стыдно. Но ведь родные люди для того и есть, чтобы преодолевать все вместе.
— Я был недостоин тебя… всегда… Но я не знал, как жить без тебя, свет мой, — его слова — это стон отчаяния.
— Откуда ты знаешь, достоин или нет? Я выбрала тебя, сказала: «Да», любила и главное — была открыта. Только взаимности не было, в ответ, ты надел маску и наглухо закрыл двери своей души. Ты решил, что я цветок в оранжерее, за которым надо ухаживать. Но дал ли ты мне выбор? Любовь — это откровенность, доверие. А за столько лет ты мне так и не доверился, Ром. Ты один сражался с врагами, со своими демонами, с проблемами, но ты никогда не задумывался, что мы могли стоять бок о бок как семья, вместе преодолевать невзгоды. Почему ты решил за меня, что я не выдержу правды? Что многолетнее вранье и недомолвки лучше? Что спать с моей сестрой правильнее? Или я в твоих глазах настолько жалкая и слабая? Почему ты все решал за меня? Потому что почувствовал себя мужчиной в нашей семье? Отлично… Но ты не позволил мне стать для тебя поддержкой. Ты самолично определил мою судьбу и участь. Так по-твоему выглядит любовь?
— Избавить любимую от страданий. Отгородить… Не окунать в грязь.
— Я в грязи, Ром. Боль и правда все равно пришли. Ты ведь понимал, к чему это приведет рано или поздно.
— Да… я знал, что недостоин тебя… Лелеял каждый миг нашего счастья.
— Ты сам так решил. Снова не спросив меня. Думаешь, меня страшат бандиты, которых наняла Алена? Меня страшит то, что ты предпочел прыгнуть к ней в постель, но не сказать мне правду. Ты смотрел, как Алена фальшиво мне улыбается и играет роль любящей сестры Ты снова молчал поддерживая эту иллюзии. Ты позволил любимой женщине жить во лжи. Допустил, чтобы Зоря покрывала эту грязь, лишь бы я не узнала. Заслуживала ли я этого? Хотела ли? Я не говорю, что узнай я правду, мы бы победили… но мы бы прошли через это вместе, как настоящая семья. Или ты был неуверен так во мне? Так не доверял? Тогда о какой семье речь? Семья не строиться на лжи…
— Я оберегал наше счастье. Я не хотел для тебя боли. И потом с каждым годом признаться было все сложнее… я так боялся тебя потерять…
— Ты придумал образ меня, ты с ним жил, Ром, увы, не со мной… Если бы видел меня настоящую, то знал бы, что я бы сама в кого хочешь зубами вцепилась за свою семью и за тебя тоже. Но ты все решил за нас… Я понимаю, через что ты прошел, чувствую твой ад, те поступки… я их ценю, благодарна… Но даже не измена, а молчание… этого я не смогу никогда принять. Не смогу переступить… Ты не знал как правильно, у тебя не было примера семьи, но если любишь, ты подсознательно доверяешь и раскрываешься, и люди идут навстречу друг другу, выстраивают отношения, говорят… Но ты был всегда один, ты так меня к себе и не подпустил, увы.
Глава 91
Два месяца спустя…
Алена
— Такой милый у вас карапуз, загляденье, — медсестра бережно передает сына на руки Алене.
— Ага… — она только вздыхает.
— Сегодня домой, — не унимается медсестра. Ей явно охота поговорить, а у Алены ком в горле встал, слова совсем не идут.
Она родила пять дней назад. Начались схватки, она сама вызвала скорую, сама платила врачам, из своих сбережений. Последние два месяца все сама… Она учится жить по иному. Выходит плохо, мысли подобно червякам копошатся в голове, лишая ее последних капель душевного равновесия.
