И только чтобы не дать ему распасться, Элизабет схватилась за что-то твердое и не отпуская прижалась, подтягивая к себе, как единственную опору, за которую еще хоть как-то можно было уцепиться, удержаться. Ее трясло, колотило, слезы смешались с какой-то слизью, все вокруг было мокро, холодно, бессильно.
– Ты не уедешь?! Не уедешь?! Не уедешь… – шептала она. Или не шептала, а наоборот, кричала, ведь ничего уже невозможно было разобрать – ужас длинными, извивающимися щупальцами проникал еще глубже, корежа все на своем пути.
– Конечно нет. Нет… – Она только запомнила это единственное «нет», а потом силы покинули ее полностью, совершенно, оставляя в трехмерном пространстве лишь одно легкое, бессильное тело.
Утром она очнулась на диване в гостиной. Под головой подушка, ноги укрыты пледом, она одета так же, как и вчера, от истерики, слез, дрожи не осталось и следа – все достаточно четко, достаточно реально. Элизабет услышала стук и скрежет в дальней комнате, она поднялась, ее немного пошатывало, но это ничего, с этим она могла справиться, и пошла на звук. Во-Во на корточках возился в углу комнаты, что-то там зачищал, прибивал. Услышав ее, он поднял голову.
– Мама не вернулась? – зачем-то спросила Элизабет.
– Нет, – он поднялся на ноги, – но знаешь, Лизи, я думаю, все должно быть, как всегда, ничего не должно меняться. Я буду работать, как работал, ты будешь ходить в школу, играть в театре, и когда мама вернется, здесь будет все, как было при ней. Она и не заметит изменений. А она наверняка вернется.
Элизабет кивнула: то, что он говорил, не имело никакого значения.
Днем снова приехал детектив Крэнтон, сказал, что они ищут Дину и что обязательно найдут.
– Человек не может исчезнуть, не оставив следа. Да и с твоей мамой ничего не могло случиться, – заверил он Элизабет и добавил: – Ничего плохого.
Потом они поднялись в ее комнату, она села на стул у письменного стола, он на стуле рядом, куда она обычно складывала одежду. На нем и сейчас лежала одежда, но она сбросила ее на пол, ближе к платяному шкафу, ей было все равно, что этот полицейский подумает о ней.
– Я хотел бы задать несколько вопросов, – улыбнулся Крэнтон как можно мягче, но улыбнуться мягко у него не получилось.
Элизабет кивнула.
Он начал расспрашивать об их семье, о родственниках, в смысле, есть ли у них родственники. Потом об отношениях с мамой, об интересах Элизабет в школе, в театре, не ругались ли они, есть ли у Элизабет бойфренд. Сначала Элизабет отвечала откровенно, искренне пытаясь помочь, но потом что-то насторожило ее – слишком конкретные были вопросы, слишком угрюмое лицо у Крэнтона. Постепенно она начала чувствовать недоверие к этому сумрачному, незнакомому человеку и стала отвечать осторожно, скупо, задумываясь над каждым его вопросом.
Потом он стал расспрашивать про Во-Во: как тот попал к ним в дом? Что Элизабет о нем знает? Какие у них отношения? Всегда ли он находился в доме или уезжал иногда? Почему Дина решила выйти замуж за своего работника? Не ссорились ли они?
Элизабет насторожилась: ей стало понятно, что именно Во-Во интересовал Крэнтона прежде всего, а все предыдущие вопросы только подводили разговор к цели. А целью был Во-Во. И Элизабет стала еще более внимательно следить за своими ответами.
Да, говорила она, она думает, что мистер Влэд и мама любили друг друга. Ничего плохого о нем она сказать не может, он всегда хорошо относился к ней. Нет, они никогда не были особенно близки, но он проявлял заботу о ней… Как о дочери, – подумав, добавила она.
– А ты не знаешь, как он сделал твоей маме предложение? Долго ли мама думала? Как ты считаешь, он любил маму? Или просто женился, чтобы остаться в стране? Его виза ведь истекала.
Элизабет снова задумалась, она должна была ответить правильно, а то они отберут у нее и Во-Во.
– Мне кажется, мама любила его. Я уверена в этом. У них уже давно были отношения, хотя они старались их не показывать. Нет, я не знаю, как он сделал предложение. Мама только однажды сказала, что думает выйти за Влэда замуж. Она звала его Влэдом, – пояснила Элизабет.
Крэнтон продолжал делать пометки в блокноте, лишь иногда поднимая глаза. – Мама сказала, что они думают пожениться, что они любят друг друга, и спросила, что я думаю об этом. Ну, и я сказала, что Влэд мне нравится, что он подходит маме. Вот и все.
– И твоя мама не говорила о том, что его виза заканчивается? – спросил Крэнтон с совершенно безразличным видом.
– Нет, ни слова, – сказала Элизабет, стараясь, чтобы голос ее не подвел.
– Ага, – лишь заметил Крэнтон и что-то пометил в блокноте. – И как они жили все это время, с тех пор, как поженились?
– Мне кажется, они оба были довольны, – пожала плечами Элизабет, как будто по-другому и быть не могло. Но тут же оговорилась: – Вернее, счастливы.
– А как ты чувствовала себя, когда мама вышла замуж?
– Вы о чем? – не поняла Элизабет.
– Ну, тебе стало лучше? – спросил Крэнтон и оторвал глаза от блокнота. В комнате становилось душно, несмотря на открытое окно. Казалось, что духота исходит именно от него, от этого сумрачного, дотошного человека в костюме. – Твои отношения с мамой стали лучше? Или, может быть, наоборот, они ухудшились?
– Да нет, все было хорошо. – Элизабет задумалась. – Очень хорошо. – И она снова почувствовала подступающие к горлу слезы.
– А как складывались твои отношения с отчимом? – задал новый вопрос Крэнтон, но даже не оторвал глаза от блокнота, будто и так знал ответ.
– Да нормально, – снова пожала плечами Элизабет, и Крэнтон кивнул.
– Ну тогда давай перейдем к тому дню, когда ты видела маму в последний раз. – От слов «в последний раз» слезы поднялись и подкатились к глазам Элизабет. – Я понимаю, тебе тяжело, – на секунду показалось, что хмурый мужчина в плотном темном костюме все понимает, – но нам надо разобраться, мы же должны найти твою маму. И нужно, чтобы ты все хорошо вспомнила.
Элизабет кивнула.
– Итак, когда ты видела маму в тот день?
Элизабет задумалась, прикрыла глаза, и тут же совсем недавнее прошлое накатилось на нее мелькающими, разноцветными картинками.
– Я спустилась вниз к десяти часам утра. – Она не вспоминала, а просто пересказывала кадры, которые скользили перед ее глазами. Только кадры были не непрерывными, как в кино, а одиночными, будто фотографии. Ведь если разложить много фотографий, а потом их быстро перелистывать, то получится нечто вроде фильма. – Мама уже была внизу, одетая, как будто готовилась уйти, хотя обычно она никуда так рано не уходила. Обычно она любила долго, не спеша пить кофе. Но тут она была одета, даже в шляпке, а в руках исписанный листок. Она стояла ко мне вполоборота и читала этот листок, и вид у нее был взволнованный, как будто там написано что-то важное. Я подумала, что это письмо, хотя когда оно пришло и от кого, я не знаю. Его могли принести, когда я была на репетиции, я вам говорила.
