— Да я как бы... непреднамеренно тогда маме проболтался. Без злого умысла. Просто её интересовало, есть ли у тебя парень... Она спросила, не знаю ли я чего-нибудь на этот счёт, ну а я... — Димасик смущённо и виновато шаркнул ногой, опустил глаза. — Извини, наверно, не надо было говорить без твоего согласия.
Его покаяние выглядело вполне искренним, а уши рдели так натурально и были так забавно оттопырены, что мне, знаешь ли, даже захотелось плюнуть на всё и простить. Может быть, он и правда не такой уж плохой парень. Выглядел он сейчас как провинившийся школьник с картины "Опять двойка", и я улыбнулась.
— Ладно, кто старое помянет — тому глаз вон, — благодушно заключила я.
Мне даже стало немного легче — будто какой-то груз сняли с души. Но всех проблем это, конечно, не решало, а в частности, не избавляло меня от странного полутранса, в который я периодически впадала — ещё со вчерашнего вечера. То и дело поле зрения сужалось до маленького окошка и появлялось ощущение полёта сквозь тоннель. На блюдечке передо мной белел комок медовой кутьи, но его постоянно заслоняла другая картинка: какие-то развалины, куски бетона, обломки мебели, торчащая арматура, искорёженные трубы... И почему-то — снег. И новогодняя гирлянда на клёне (на ветках висели гроздьями жёлтые сухие "вертолётики"). И торчащая из-под руин наряженная ёлка.
Бррр... Я сморгнула наваждение. У тебя кончился хлеб, и я подвинула к твоей руке хлебницу.
Мой дом... Вернее, бывший мой. Как давно я здесь не была... Мой двор, в котором я играла в детстве... в снежки с папой.
Слёзы. Я их искала так долго, и вот — они нашлись.
Моя комната... Точнее, бывшая моя. Здесь многое изменилось с моего переезда: появились новые обои, гардины, пластиковое окно, вместо моей кровати-полуторки — двуспальная. Коврик.
— Да вот, ремонт сделали, как видишь, — вздохнула Светлана, скорбно переплетая пальцы и обводя комнату взглядом.
— Хорошо, — проронила я.
Дома собрался уже только самый узкий круг родных: маман, Димасик с невестой, мой брат с женой (Ванюшку они опять оставили на бабушку, сочтя, что похороны — не самое подходящее мероприятие для ребёнка), дядя Слава, ну и мы с тобой. Хотя, если строго разобраться, ты родной отцу не приходилась... Впрочем, родной ты была мне — вполне достаточно, чтобы иметь право здесь присутствовать.
— Я-то вот думал, что первый уйду, — задумчиво изрёк дядя Слава, глядя на фотографию отца в рамке на полке. — Я человек конченный, а ему бы жить ещё да жить... Эх-х! Что ж за жисть-то такая, несправедливая... За тебя, братушка. — Он махнул рукой, сам налил себе полную стопку водки и выпил.
Никто ему ничего не сказал. Денис разлил всем водку по стопкам — и дяде Славе в том числе. Все выпили, а Наташа только символически подержала стопку в руке: выяснилось, что в семье моего брата ожидалось пополнение. Я водку не пила в принципе, и с непривычки она обожгла моё нутро. Ты выпила спокойно, поморщившись лишь совсем чуть-чуть.
Меня снова уносило куда-то в тоннель — до мерзкой слабости под коленями, так что голоса порой слышались будто из-за закрытой двери. Дядя Слава откровенно и целенаправленно напивался, и хмель уже лился из него наружу слезами, Денис тоже довольно ощутимо налегал на спиртное. Вскоре он тоже расчувствовался, и они с дядей Славой ударились в воспоминания. Пытались они к этому подключить и меня; Денис время от времени обращался ко мне:
— А помнишь, сестрёнка... А помнишь?..
Я помнила. Но боль моя сидела глубоко внутри, а слёзы снова куда-то ушли. Светлана с Димасиком почти ничего не могли добавить к этим воспоминаниям, а потому поневоле им приходилось быть в основном слушателями. А всё, что делала ты — просто была рядом. И я ценила это выше самых прочувствованных слов.
Мой брат и дядя порядком набрались. Наташа с беспокойством поглядывала на Дениса, а потом многозначительно тронула его за локоть:
— Деня, ну, хватит уже... Тебе же на работу.
В ответ он возмущённо раздул ноздри:
— Ты, женщина, помалкивала бы... У меня батя умер, понимаешь ты это?..
Наташа закатила глаза к потолку и неодобрительно скривила губы, но в целом осталась верной патриархальному семейному укладу, который, видимо, царил у них. Чем дальше, тем неприятнее и тяжелее для меня становились эти поминки — притом, что каждые десять минут приходилось насильно возвращать себя в реальность, сопротивляясь невидимому мощному "пылесосу", утаскивавшему меня в тоннель. Димасику было откровенно скучно, но он усердно делал задумчиво-скорбный вид и старался не отставать от Дениса с дядей Славой по части употребления водки, но вскоре добровольно сошёл с дистанции и вышел на площадку покурить. Светлана сделала мне знак, что хочет сказать пару слов наедине. При этом она взяла из ящика стенного гарнитура чёрную папку и зажала её под мышкой.
В бывшей моей комнате, присев на край аккуратно застеленной клетчатым покрывалом кровати и положив папку себе колени, она сказала:
— Я вот о чём хотела поговорить... Твой отец составил завещание. В соответствии с его волей, эта квартира, которая изначально была оформлена на него, переходит ко мне. Тебе по завещанию никакой доли не выделяется. — Маман погладила папку ладонями, открыла, достала листок формата А4 и протянула мне. — Вот, можешь ознакомиться. Всё по закону, в трезвом уме и в твёрдой памяти... Не подумай, будто я какой-то хитростью заставила его это сделать. Это его осознанная воля.
Я взяла листок, всмотрелась в буквы... В слова они не складывались, хоть убейся. "Пылесос" работал на полную мощность. Удалось разглядеть только дату: завещание было составлено полгода назад.
— Ну что ж, воля так воля. — Мой голос гулко и мёртво отдался под сводом черепа. — Оспаривать её я не стану. Только знайте одну вещь: то, что легко достаётся, точно так же легко и уходит.
Я вернула документ в папку. Светлана посмотрела на меня с усмешкой — хоть фактически и снизу вверх, но с неприкрытым снисходительным превосходством.
— Да ладно тебе. Можно подумать, будто тебя босиком на улицу выгнали! Крыша над головой у тебя есть — если только, конечно, не разбежитесь. А в целом ты и без этой квартиры вполне устроенная в жизни девушка: работа есть, жильё есть... Что ещё тебе нужно?
