желает отпускать меня из-под своего крыла и готовит мне легкую жизнь и место в его отельной империи. Это мелочь по сравнению с тем, что ему небезразлична моя безопасность. В данный момент я зациклена лишь на защите родных. Это то, в чем я отчаянно нуждаюсь. Если бы они только меня слышали…
Я встала перед отцом и взяла гитару двумя руками за гриф, прикрывая его корпусом свои ноги.
— Да, отец?
Мама сидела рядом с ним по правую руку и выглядела не менее счастливой. Она тоже чем-то расстроена и озадачена.
Я готовилась к худшему.
— Нам нужно уехать, — твердо сказал отец, не поднимая глаз.
Я пошатнулась, но быстро пришла в себя и продолжала стоять ровно перед родителями. Три простых слова, но их смысл ощутимо сильно бьет по моему сердцу кинжалом. Удар такой сильный, что у меня закружилась голова.
Я готовилась к худшему, но даже подозревать не могла, что все настолько плохо. Тема отъезда для меня сравнима с разрушением земли под ногами. Особенно сейчас, когда я обрела в Майами счастье и покой.
— Почему? — выдавила я из себя, но получилось все равно хрипло и глухо. Я непроизвольно сильно сжала гриф гитары, не переживая за струны, которые отпечатаются на моих ладонях.
Отец продолжал сидеть неподвижно и смотреть в одну точку перед собой. Заметно, что его голова переполнена тяготеющими мыслями, которые мешают ему здраво воспринимать реальность. Все еще не поднимая на меня глаз, в которых я наверняка увижу сожаление, он ответил:
— В отеле, расположенный в Измире, случился пожар. Нужно ехать и контролировать ситуацию самому. Есть погибшие. Это разбирательство надолго.
Только теперь отец поднял на меня глаза. Его вид уставший и мне даже показалось, что на его лице, с маской безысходности на нем, добавились новые морщины. Информация действительно не из самых приятных, она из самых худших. А новость о погибших вовсе наполнила мое сердце сочувствием к совершенно чужим мне людям.
Но больше всего мне жаль отца, на которого взвалится непростая участь. Теперь его будут гонять по всем инстанциям и на глазах каждого он останется виноватым, ведь отель принадлежит ему. Этот груз на его плечах подорвет его жизненный стимул. Я уже это вижу по его глазам. В них затаилась лишь жалкая маленькая уверенность и сила, которые уйдут лишь на разбирательства в сложившейся страшной ситуации.
— В это непростое время мне необходима поддержка семьи, дочка. Мы должны быть вместе.
На мои глаза выступили слезы. Я плотно поджала губы, будто пыталась сдержать тот наплыв слов, застрявших в горле. Эгоизм толкает их изнутри, из недр израненной души.
«А когда я искала у тебя поддержки, почему тогда меня семья не поддержала? Почему я страдала одна?»
Слезы потекли по щекам. Отец наблюдал за мной и сквозь пелену слез я заметила, что он тоже начинает плакать.
— Прости меня, дочка, — прохрипел он.
Это было последней каплей. Я бросила гитару и побежала прочь из столовой в свою комнату. Захлопнув за собой дверь, я рухнула на постель, уткнувшись лицом в подушку, и зарыдала.
На что мне теперь эти извинения?! Прошел год, в течении которого я справлялась с болью, обидой, унижением, предательством и разочарованием в одиночку. Меня поглощали всевозможные негативные эмоции, но я выстояла, бросив им вызов. Я не потеряла себя в этой тьме, хотя она соблазнительно нашептывала мне сдаться под ее натиском. Мне бы было хорошо. Но я продолжала страдать, и никто этого не замечал.
Да, отец все же поговорил с Джексоном, но это меня не утешает. Он все же засомневался во мне, а это уже удар по нежному сердцу дочери, в котором хранилось много любви к отцу. Там хранилась уверенность в его защите и любви ко мне. Все разрушилось в одночасье, когда отец ударил меня за то, что я «оклеветала брата».
Я бы могла отплатить ему той же монетой, отомстить за свои страдания, за свои образовавшиеся страхи и фобии и не поддержать в трудный период. Но не смогу быть такой жестокой. Что бы отец не натворил, как бы не относился ко мне, во мне сохранилась капля любви к нему, которая выросла со дня, когда он защитил меня от Джексона и его наказания.
Тьма же не поглотила меня, я поборолась с ней и победила. И поэтому сегодня не смогу напомнить отцу о его мерзком поступке. Он сам помнит. Потому он и заплакал. Отец вспомнил тот вечер и понял, что мне нужна была такая же поддержка, как и ему сейчас. Никто не захочет быть один в моменты, когда ему невыносимо больно, когда чувствует, что его запястья, как тугая проволока, затягивают проблемы и безысходность.
Я снова изменяю себе. Забываю о своем благополучии и решаюсь поддержать тех, кто не поддержал меня ни в один трудный момент на протяжении всей моей прожитой жизни.
Даже не перебинтовывали мои разбитые коленки.
А сердце вовсе безжалостно разорвали.
Из-за обезвоживания я заснула, а на утро увидела много пропущенных от Уила. Когда я перезвонила ему, он уже после первого гудка поднял трубку и обеспокоенным голосом завалил меня вопросами.
— Алиса! Скажи мне, что ты в порядке! Виви твой отец сказал, что ты не сможешь выйти к ней. Что происходит?
— Надо поговорить, — только и сказала я. — На нашем месте.
Я сбросила звонок и даже не стала приводить себя в порядок. Вышла из своей спальни с видом не воспринимающей реальности сумасшедшей. Я вовсе отторгала мир вокруг себя и продолжала проживать в своих истерзанных чувствах. В мой мрачный мир вошла радуга. Я так была ослеплена ее редкостной красотой, что даже забыла о ее свойстве исчезать быстро. Новые обстоятельства надавили на чувства, испытываемые в прошлом, и мрак захлестнул мой мир с новой силой. Даже образ Уила перед глазами не способен отогнать этот темный туман.
Кого я обманываю? Мне не суждено быть счастливой. Я обязана проживать свои страдания снова и снова с теми же силами, какими они были первоначально. Всегда появятся ситуации, которые напомнят мне, какую жизнь я в действительности должна проживать. А мимолетное счастье — это лишь иллюзия, манипуляции моего уставшего мозга, чтобы я смогла перезарядиться и снова принимать свою действительность.
— Алиса?
Я услышала уставший голос мамы где-то позади и остановилась посреди холла.
— Через пять часов у нас самолет. Не бери ничего лишнего.
— Хорошо, — сухо и отстранённо ответила я, покидая дом.
А внутренний голос орал совершенно противоположное. Он жаждал, чтобы я к нему прислушалась
