- Я очень рада. Тогда я жду от тебя тот самый список, Саша.
- Когда ты сможешь передать мне драгоценности?
- Через несколько дней. Мне надо с этим определиться. В конце концов, меня не было в этом городе десять лет. Надо разузнать, как обстоят дела.
- Что-то слишком у тебя много отговорок, Сима.
- А у тебя ожиданий, Саша. Что все для тебя постараются за просто так.
Последние слова я проговорила, уже подходя к двери. Решила ретироваться, пока не поздно. Оставила мужчин одних, даже на Филатова не оглянулась. Решила, что это будет излишним, и вызовет в Соболевском лишние подозрения.
Уже через двадцать минут Филатов вошел в спальню и протянул мне лист бумаги. Я сидела в кресле у окна, если честно, в напряжении, а когда мне передали бумагу, усмехнулась. Насмешливо заметила:
- Быстро он.
- Он написал список из тринадцати пунктов секунд за двадцать. Всё остальное время стращал меня разговорами о том, что ты хитрая баба, которая непременно обведет меня вокруг пальца.
- Число-то какое, - пробормотала я, - тринадцать. – Пробежала глазами по тексту, потом на Ваню посмотрела. Его взгляд мне показался пытливым, и я решила поинтересоваться: - Ты тоже хочешь список составить?
- Какой список? – удивился он. – Я знать не знаю, что там у тебя в закромах. Могу, конечно, поискать в интернете, предположить, но вдруг не угадаю и, вообще, останусь ни с чем?
- Хватит издеваться, - попросила я, совсем не оценив его иронии.
Филатов хмыкнул, развалился на кровати, закинул руки за голову. Мы помолчали, потом он спросил:
- Что делать будем?
Я покрутила в руках лист бумаги, исписанный мелким, убористым почерком Соболевского. Он даже писал так, будто пытался что-то украсть и спрятать. И, кстати, все его описания необходимых ему украшений, мне ни о чем не говорили. Я просто хотела знать, на какую долю он претендует, по количеству. Теперь надлежало посмотреть, пересчитать, обдумать…
- Поедем в город, - сказала я. – Нужно посмотреть…
- Что посмотреть?
- Сможем ли мы, вообще, забрать ключ. Я давным-давно не была дома, - повторила я.
Если честно, желания даже не было появляться там, откуда я когда-то ушла, чтобы выйти замуж. Не было желания вспоминать, встречаться с людьми, а уж тем более, якобы с родственниками. Конечно, был шанс, что по прежнему адресу уже никто из них не жил, но я в такую удачу не очень верила.
Моё родное гнездо располагалось неподалеку от станции метро «Проспект Славы». Несколько линий обычных пятиэтажных домов, похожие один на другой. Жилой фонд в этом районе, по сравнению с центральными районами, был современнее, но особыми удобствами и комфортом похвастать не мог - маленькие кухни, проходные комнаты, всё стандартно для застройки того времени. На этих улицах я выросла. Но после того, как папа женился во второй раз, вскоре мы переехали ближе к центру, в темную коммунальную квартиру с высоченными потолками. В этой квартире моей мачехе принадлежало две комнаты из четырех, и лично мне, не привыкшей не только к новой семье, но и, вообще, к незнакомым людям на своей жилплощади, смириться было непросто. Для Петербурга же жизнь в коммунальной квартире не являлась чем-то из ряда вон выходящим, что мне отец и постарался объяснить. То есть, он объяснил один раз при переезде, и больше мы к этой теме не возвращались, лишние вопросы в нашей новой семье не приветствовались. Уже из обрывков услышанных разговоров взрослых я поняла, что мачеха ждет расселения данной коммунальной квартиры, а при появлении новых членов семьи, рассчитывает на добавочные квадратные метры. Не знаю, дождалась моя вторая мама и её дети расселения, но на момент моего замужества, они всей своей большой семьёй продолжали жить по прежнему адресу без всяких обещаний от администрации города и района на скорый переезд. Наша же с отцом квартира, в которой мы проживали при жизни мамы, поначалу сдавалась, а после была продана. На эти деньги была куплена дача в ближайшем пригороде, но, насколько я знаю, при покупке дачи, моё имя в договоре купли-продажи никак не фигурировало. В общем, если рассудить справедливо, то любимый папа оставил меня без крыши над головой и какого-никакого наследства. Но десять лет назад я не собиралась ни с кем спорить и скандалить. Меня попросили уйти, и я ушла. Ещё и счастлива была, если вспомнить. А сейчас все родственные связи потеряны, отца, насколько знаю, уже несколько лет, как нет в живых, да и при жизни общаться со мной или хотя бы попытаться отыскать свою единственную родную дочь, в голову ему не пришло. Он даже не узнал о том, что стал дедом. Винить его одного в наших разрушившихся отношениях я, конечно же, не буду, сама была во многом виновата – молодая, горячая, бескомпромиссная. Ногой топнула, обвинениями всех осыпала и ушла, не обернувшись. Но сейчас, направляясь к дому, в котором прожила достаточное количество лет, в большой семье, я ощущала некоторую нервозность.
Иван припарковал машину там, где я ему показала. Темный, неуютный двор, серый дом с окнами-дырами, так я всегда его воспринимала, а за спиной старенький сквер. Правда, спустя годы сквер привели в порядок, вымостили новые дорожки, отремонтировали скамейки, засадили клумбы цветами. В общем, общий вид стал более приятный, хоть что-то приковывало взгляд и не вызывало чувство удрученности. Сама площадка перед подъездами была заасфальтирована, и кроме машин, здесь ничего не было – ни кустика, ни скамейки, на которую можно было бы присесть и отдохнуть. Отдыхать под темными, серыми стенами не хотелось. Да и соседей, особо дружелюбных, я не помнила. Желающих проводить вечера во дворе дома на скамейках, как не было, так, судя по всему, и не появилось за прошедшие годы. В коммунальных квартирах редко заводят добрососедские отношения, обычно из окон слышались рассерженные голоса и отголоски скандалов. Не слишком воодушевляющие воспоминания. Я не любила возвращаться во времена, что прожила в этих стенах, даже мысленно. Воспоминания казались мне какими-то чуждыми и неправильными. Словно, не мне принадлежали. Если бы не отец, я бы здесь даже не оказалась.
Некоторое время мы с Иваном сидели в молчании. Я разглядывала окна дома, а он мне не мешал. Терпеливо ждал, когда я заговорю. Из подъезда, в котором я когда-то жила, вышла пара, мужчина и женщина средних лет, и я в первый момент замерла в напряжении. Инстинктивно принялась всматриваться в их лица, пытаться что-то сопоставить в памяти, уловить знакомые черты, но этих людей я не знала, и выдохнула. Проводила их взглядом.
- Сима, что мы здесь делаем? – в конце концов поинтересовался Филатов. Он посматривал по сторонам без всякого интереса. Хотя, ничего интересного вокруг и не было.
- Здесь я раньше жила, - сказала я ему.
- Раньше – это когда?
Я вздохнула.
- Очень давно. До замужества.
Филатов покивал, на сидении развалился. Затем глянул на меня.
- И с чего вдруг такая ностальгия?
- Нет никакой ностальгии, - разозлилась я. – Просто здесь спрятано то, что нам нужно.
- А, в этом смысле. И что нам делать?
Я указала пальцем на окна верхнего этажа.
- Там мы жили. Квартира на пятом этаже. – Я помолчала и добавила: - Квартира коммунальная. Нам, точнее, моей мачехе, принадлежало две комнаты. Кто там живет сейчас, я не знаю.
- Твой муж что, прятал царские драгоценности у тёщи под паркетом?
Я на Ивана посмотрела. Сказала ему:
- Не смешно. И Леша здесь ничего не прятал. – Снова вздохнула. Меня тянуло вздыхать и вздыхать, на сердце было тяжело. – Прятала я. После его смерти.
- Ты приходила сюда после его убийства? – удивился Филатов.
- А что мне было делать? – Его вопросы вызывали во мне бурное возмущение. – Куда мне было идти? Закопать сундук с сокровищами и пару мертвецов под пальмой на необитаемом острове?
- Ладно, не злись, - попросил он.
Я заставила себя выдохнуть. Помолчала, потом продолжила, старательно контролируя свой тон.
- Я не знала, что мне делать тогда, - проговорила я, продолжая смотреть на окна. – И никакого сундука с драгоценностями не было. Даже пакета или шкатулки. У Леши была выкуплена банковская ячейка. Выкуплена на двадцать пять лет вперед. И все важное – бумаги, ценности, все его личные записи, хранятся именно там. Об этой ячейке знаю только я. Даже Соболевскому Лёша всегда рассказывал о том, что его секретное место – в доме Таи, в Патрунино. Но это не так. В доме Таи хранился только ключ. Один маленький, ничем не примечательный ключик, который лежал в хрустальной вазочке буфета. Вместе с другими мелочами.