потянувшись к телефону. Я хватаюсь за него прямо в тот момент, когда начинается припев, и начинаю громко кричать о том, что не хочу жить ради пустоты, но это именно то, чем сейчас является для меня эта жизнь.
Пустота.
Какой цели я могу служить без нее? Кто я без нее?
Никто.
На меня накатывает волна пьяной силы, я отрываю динамик от стены, по комнате разносится громкий визг, потом я разворачиваюсь и швыряю динамик в телевизор, оставив зияющую дыру в центре, и срываю телевизор с креплений.
Люди ахают и вылетают за дверь, но мне плевать.
Я хватаю пустые пивные бутылки, стоящие вдоль камина, и швыряю их в стены, наслаждаясь грохотом. Каким-то образом мне удается поднять кофейный столик, который был придвинут к боковой стене, и ударить им по гребаному детскому чайному сервизу, готовому и накрытому на троих.
Он и она. Моя.
Она моя.
Я не знаю, как я туда добираюсь, но следующее, что я помню, – я стою на коленях в траве перед домом, и у меня не осталось ни грамма сил. Крик эхом отдается в деревьях вокруг – мой голос.
Я лежу, глядя на звезды, но они быстро превращаются в размытое пятно, а потом все вокруг чернеет.
* * *
Чертовы птицы.
У меня закружилась голова от их пронзительного щебета, и мои глаза начали открываться. Я моргаю несколько раз и замираю, когда поворачиваю голову и нахожу Рэйвен, спящую прямо на траве рядом со мной.
Грудь мгновенно начинает болеть, сердце колотиться в сто раз сильнее, чем стучит в голове.
Я хочу повернуться на бок, чтобы получше разглядеть ее, протянуть руку, чтобы проверить, не подействовало ли на меня что-то сильнее, чем алкоголь, но я не осмеливаюсь пошевелиться и разбудить ее. Если она проснется, она может уйти.
Она была права, чертовски права. Любовь сделала меня слабым, но только для нее.
Я не хочу позволять ему удерживать тебя, детка.
Мои глаза устремляются к ней прямо в тот момент, когда слеза скатывается по горбинке ее носа.
Она втягивает губы, и вот оно.
– Почему ты здесь? – Я хриплю.
– Ты позвал меня, – шепчет она в ответ.
Я хмурюсь, и наконец она открывает глаза, встречаясь со мной взглядом.
Они налиты кровью от недосыпа, кроткие и неподвижные – совсем не птичьи.
– Я просил тебя прийти ко мне?
Она кивает.
– И ты это сделала?
– Всегда сделаю.
– Что, если я попрошу тебя оставить его? – Я изучаю ее. – Ты бы сделала?
– Я больная, если скажу да? – мгновенно шепчет она в ответ.
Мои глаза захлопываются.
Боже.
– Ты надеялся на другой ответ.
– Я не знаю, Рэйвен. Я больше ничего не знаю.
Она немного молчит, прежде чем сказать:
– Ты бы не стал этого делать, не так ли? Ты бы не попросил меня об этом?
Я заставляю себя снова посмотреть ей в глаза, и на меня наваливается тяжесть тонны кирпичей. Она смотрит, совершенно открытая и уязвимая, ее глаза распахнуты и прикованы ко мне.
Мольба без слов.
– Прекрати, Рэйвен, – хриплю я, заставляя себя сесть, потратив секунду, чтобы стряхнуть головокружение, которое последовало сразу за этим.
– Прекратить что?
– Перестань так на меня смотреть.
– Как?
Я качаю головой, глядя куда угодно, только не на нее.
– Ты знаешь как, – шепчу я.
– Я недостаточно сильная, чтобы сказать тебе нет.
– Может быть, я не хочу, чтобы ты была такой.
– Это несправедливо.
– Все это, черт возьми, несправедливо!
Она тоже садится.
– Ты не обязана этого делать, – бормочу я. – Я уже проиграл, но…
– Проиграл? – Сердитый взгляд скользит по моему лицу, когда она говорит сквозь стиснутые зубы: – Что ты здесь проиграл, а? – выплевывает она, сердито толкая меня. – Ты не только ранил меня, ты оставил меня истекать кровью, – грохочет она. – Ты выдвинул мне ультиматум, над которым мне даже не пришлось задумываться. Выбери его, спаси свою семью – единственную семью, которую я когда-либо знала, – черт возьми, Мэддок! – кричит она. – Это не моя вина, что ты вырвался и убежал, как девчонка, при первом гребаном укусе!
– Первый укус? – Я смотрю на нее, разинув рот. – Ты сейчас серьезно? – Я придвигаюсь еще ближе. – Ты думаешь, что, стоя там и прося тебя быть с моим братом, отдавая тебя, когда все, что я сказал, чего никогда бы не сказал, что ты моя, несмотря ни на что, все это не сжигало меня, черт возьми, Рэйвен? Потому что так оно и было. Я был бы рад получить нож себе в бок из-за этого, из-за всего этого, в любой день, в любую минуту.
– Ну да, вместо этого нож в боку оказался у моей матери! – кричит она, опуская руки по бокам и отводя взгляд. Она поджимает губы за мгновение до того, как поворачивает голову в мою сторону.
– Я буквально умираю внутри, Мэддок, будто каждую секунду каждого дня я становлюсь ближе к пустоте. Я смотрю на него, и меня охватывает чувство вины. Я думаю о тебе, и от боли у меня кружится голова. Я смотрю в зеркало, и в ответ на меня смотрит чистая ненависть. Я слабая, я устала, я…
– Беременна, – обрываю я ее резким тоном. Я поворачиваю к ней голову, и она хмурится. – Ты. Беременна.
– Я не делала этого нарочно. – Ее брови сходятся. – Ты думаешь, я знаю, что делать с ребенком? Я не знаю. Или что я хотела ребенка? Это тоже не так. Я даже никогда раньше не держала ребенка на руках. Это вышло случайно, – скрежещет она. – Я даже не должна была быть в состоянии…
Из меня вырывается смех, но в нем нет ни грамма юмора. Я вскакиваю на ноги, не обращая внимания на стук в голове.
– Это должно сделать все лучше, Рэйвен? История о том, как ты случайно забеременела и это не было частью гребаного плана молодоженов? – Я качаю головой, глядя на нее. – Вы двое, должно быть, были чертовски заняты, если я трахал тебя месяцами, кожа к коже, снова и снова, и у тебя не было ни малейшего опасения, и вот ты здесь, замужем за ним, для чего? Несколько дней до того, как он оказался в коме, и бум, гребаный ребенок Кэптена уже в пути?
Она запрокидывает голову.
– Или, может быть, ты принимала противозачаточные, когда мы были вместе, и прекратила, как только стала замужней женщиной, да?
Ее глаза опускаются на траву, и она медленно поднимается на ноги. Когда ее глаза возвращаются ко мне, она несколько раз моргает и отступает.
– Мэддок… –
