– Скажи, Пина, – обращается к ней Белль, начиная накладывать макияж, – ты скучаешь по своему дому на Сицилии?
Девочка кивает, в глазах – тоска, губы печально сжаты.
– Я помню, как ты пела мне на своем диалекте. Это было очень красиво. – Белль подается вперед, подводит брови. Ее все еще подташнивает, но это не помешает сегодня встретиться с Сантосом. – Твои родители живут еще на Сицилии?
– Моя мать умерла, сударыня, у отца теперь новая жена и семья.
– О, какая жалость, Пина. – Так вот почему девочка никогда не ездит домой по выходным, вот почему ее не навещают родственники.
Она смотрит на Пину. Горничная так молода. Ей почти столько же, сколько было самой Белль, когда она вышла замуж.
– Ты такая красивая, Пина. Наверное, от поклонников отбоя нет.
Пина делается совсем пунцовой и опускает глаза в пол.
– Мне нет до них дела, – говорит она.
– Тогда не спеши выходить замуж, – строго произносит Белль. – Наслаждайся свободой, пока можешь. – Сказав это, она задумывается: «Какая свобода может быть у Пины?» Явно не такая, как у нее самой.
– Все равно я не смогу по собственной воле выбрать себе мужа.
Белль поворачивается, пристально глядит на Пину. Она видит, что под мягкой кротостью в этой сицилийской девушке горит огонь.
– Почему? Отец вроде тебя больше не беспокоит. Сейчас 1929 год, Пина, а не восемнадцатый век.
– Отец и синьор Бжезинский заключили соглашение.
Белль хмурится. О чем это девочка толкует?
– Какое соглашение?
– Что синьор Бжезинский сам выберет мне мужа, – чуть слышно отвечает Пина.
– Зачем это?
Пина страдальчески всплескивает руками, глаза ее наполняются слезами.
– Я не должна рассказывать.
Белль задумывается. Какой властью может обладать синьор Бжезинский над отцом Пины?
– Это все связано с деньгами, верно, Пина?
Девушка кивает и почти шепотом отвечает:
– Отец отдал меня в служанки синьору Бжезинскому за то, что он оплатил его долги. Они договорились, что, когда мне исполнится семнадцать, синьор Бжезинский выдаст меня замуж так, как будет ему выгодно.
Голос девушки дрожит от избытка эмоций. Белль садится на табурет, все еще держа кисточку, которой подводила брови. Ужасающий смысл услышанного медленно доходит до сознания. Ее муж не кто иной, как сутенер. Скольких еще женщин он держал в своей власти эти годы? Пока она смотрит на горничную, в голову ей неожиданно приходит мысль.
– А сколько тебе сейчас, Пина? – спрашивает она.
– На прошлой неделе исполнилось семнадцать.
Белль всматривается в полные слез глаза Пины и видит в них себя, польскую девочку, и последний разговор с умирающим отцом. В сознание вкрадывается неприятная мысль. Что именно сказал тогда отец? Она выуживает из памяти его слова.
«Это удачный брак, Людвика. Он богатый человек и может обеспечить и тебя, и мать. У него связи с немцами. Он может вывезти вас обеих из Варшавы».
Как она умоляла его!
«Я не хочу уезжать, тата. Я хочу остаться с тобой».
Отец с трудом поднял руку, на глазах у него выступили слезы.
«Это мое предсмертное желание, дочь моя. Ты должна обещать мне, что выйдешь за этого человека и будешь заботиться о матери».
«Нет, тата, я не могу. Я не люблю его…»
«Он спасет вас, Людвика. Ты должна это сделать».
Она рыдала, цеплялась за отцовские руки. Но это был уже не он. Отец превратился в тень себя прежнего. Куда подевался ее большой и сильный тата, который мог одним ударом свалить любого? Она посмотрела на сидящую рядом с кроватью мать, но та была вне себя от горя и не замечала дочь.
«Алексей, – шептала она, – Алексей, пожалуйста, не оставляй меня…»
«Обещай», – просипел отец на последнем дыхании, и она пообещала. Глядя ему в глаза, она сказала, что да, выйдет за синьора Бжезинского. До сих пор Луиза не понимала, почему отец потребовал от нее это. Внезапно причина сделалась ей ясна как божий день. Она была подарком. Благодарностью. Она знала, что у отца не было денег. Когда он умер, выяснилось: он не оставил ей ни гроша, так что она была отдана синьору Бжезинскому в качестве отплаты за долг. От этой мысли ее снова начинает тошнить. Как могли мать с отцом так поступить с ней? Их предательство разрывает ее сердце, наполняет такой тоской, что ей хочется плакать. Но она не может разрыдаться перед этой бедной сицилийской девочкой.
Что ж, решение принято, окончательно и бесповоротно. Сегодня она отпустит призраков своих родителей. Матери все равно уже не поможешь. Сердцем она понимает: мать не вернется. В последний раз, когда она ее видела, та уже не принадлежала этому миру, пребывала в тех местах, куда не добраться и откуда не возвращаются. Теперь не во власти синьора Бжезинского навредить ей. Глубоко вздохнув, Белль поворачивается к зеркалу и приподнимает подбородок.
– Ты должна бежать, Пина, – говорит она, глядя в отражение покрасневших глаз девушки. – Я дам тебе денег.
Пина качает головой.
– Я не могу бросить вас, – говорит она.
Брови Белль поднимаются, она какое-то время молча смотрит на девушку.
– Если так, моя дорогая, значит, мы должны бежать вместе.
– А что будет с моим отцом и его семьей? Он ведь в долгу перед синьором Бжезинским. Что будет с ними, если я сбегу?
Белль разворачивается на табурете, подается вперед и берет девушку за руку.
– Не волнуйся о них, Пина, – понизив голос, говорит она. – Твой отец отдал тебя синьору Бжезинскому. Теперь ты должна думать о себе. Ты ничем не обязана своему отцу.
Взгляд девушки проясняется, как будто впервые в жизни ей дали надежду.
– Но куда мы пойдем? – спрашивает она.
– Не знаю, – говорит Белль, сверкая от возбуждения глазами. – Могу только сказать, что мы переплывем лагуну и больше никогда не вернемся.
Не успела Белль произнести последнее слово, как дверь ее спальни с грохотом распахнулась. Женщины переглянулись. В доме есть только один человек, который может так входить.
– Луиза!
Это синьор Бжезинский. «Еще девяти утра нет, а он уже не в себе, – устало думает Белль. – Как избежать побоев?»
– Оставайся здесь, – шепчет она Пине, приложив палец к губам. Если сегодня состоится ее великий побег, мужа нужно как-то умиротворить.
Белль, так и не закончив макияж, выходит из туалета. На муже строгий деловой костюм. Напомаженные редеющие седины гладко зачесаны назад, большой бледный лоб блестит, словно вареное яйцо.
– Что-нибудь случилось? – вежливо спрашивает она.
– Я услышал разговоры, – говорит он.
Она вскидывает брови.
– Вы хотите сказать, слухи? Не стоит доверять сплетням.
Синьор Бжезинский делает шаг к ней, хватает за правую руку и крепко сжимает. Ей больно, но она пытается не подать виду.
