– Что-то не так?
– Все нормально, только уж очень история интересная…
Когда Светлана закончила рассказ, ее спутник был серьезен:
– Что я могу сказать, ваша подруга сделала все правильно. От таких людей лучше держаться подальше, непонятно, что у них на уме. А вы не вспомните все-таки, ваша подруга точно помнит, как этот ее приятель пытался ее утопить? Или ей это показалось?
– Понимаете, в том-то и дело, что она не знает, хотел ли он утопить ее. Она помнит взгляд, такой страшный, страшный, невидяще-ненавидящий. Она рассказывает, что так испугалась, что уплыла от него…
– То есть она не помнит, было ли прикосновение, не помнит, брал ли он ее за шею, за плечо. Это очень важный момент. Впрочем, нет, для нее это уже неважно, она должна с ним расстаться.
Светлана удивилась, с какой интонацией были произнесены эти слова. Это был почти приказ. На сердце стало тоскливо. В глубине души она ждала, что ей скажут: «Бросьте выдумывать, вам все показалось, бросайте дела и спешите встретиться с этим человеком, объяснитесь. Время, прожитое с ним вместе, – это тоже очень важно». Но она этого не услышала, напротив, человек, сидящий напротив, был серьезен как никогда. Вот именно никогда. Ни разу за все это время Светлана не видела своего знакомого таким серьезным.
– Я так думаю, что вашей подруге надо как следует отдохнуть. Недолго – неделю-другую. Куда-нибудь уехать, в совсем незнакомое место. Собраться с духом и свыкнуться с мыслью, что этим отношениям наступил конец. И потом заставить себя полюбить жизнь снова.
Как ни была Светлана расстроена вердиктом Атанаса, последние его слова и в особенности интонация вызвали у нее улыбку – столько было в них театрального мелодраматизма. То, что она сейчас услышала, ее огорчило и лишило последней надежды – поскольку сама она принять решение не могла, то всецело решила положиться на советы другого человека.
– Светлана, у меня есть идея, – Атанас положил свою руку на ее запястье, – мне надо на день-другой отлучиться в другой город. Родственные дела, но я быстро управляюсь. Дождитесь меня, хорошо? Мы с вами еще должны обязательно съездить в одно чудесное место. Вы знаете, у нас в районе горы Шипки есть село, где растет виноград размером с большую сливу или с маленькое яблоко. Я не вру. Но дело даже не в размере, а в том, что растет он такой только в одном селе. Только с одной стороны горы. Поедем посмотрим, заодно и отведаете. И еще в пару мест надо съездить. Ну как?
Светлана, которая сидела в полной растерянности, машинально кивнула.
– Ну вот и отлично! А теперь ешьте, хоть что-нибудь. Давайте я вам брынзы отрежу, она молодая, не соленая.
Светлана посмотрела на суетящегося забавного человека и расплакалась.
– Ну, успокойтесь, успокойтесь! Пройдет это все, забудется, вы сами все будете вспоминать с улыбкой! Я же все понял, это вы о себе рассказали. Этот ваш человек – просто дурак. Мне бы его годы – я бы вас на руках носил и никогда от себя не отпускал! – Атанас бережно гладил плачущую Светлану по волосам и еле сдерживался, чтобы ее не обнять.
Все было так, как он обещал. Один день Светлана провела в одиночестве, она долго спала, потом читала книжку, потом пошла по магазинам. Выбирая и примеряя новые платья, она думала об Атанасе. Если бы он только захотел, чтобы она была с ним, она бы ни минуты не думала. Нет, Светлана не была в него влюблена. Но для нее все это было неважно: он был настоящий – с помятыми брюками, неуемным аппетитом, любовью к желтой прессе, с неловким, но искренним сочувствием и неуверенным взглядом мужчины-одиночки. Всего этого он почти не стеснялся, не старался казаться лучше, не пытался пустить пыль в глаза. Светлана готова была согласиться на все его недостатки. Ожидая его возвращения, она не задавалась вопросом, что за чувство она к нему питает – благодарность, дружескую привязанность или влюбленность, ей было важно, что он относится к ней бережно и с участием.
Приехал он вовремя, как и обещал, к вечеру следующего дня. Светлана заметила, что он немного расстроен, попыталась расспросить его, но он только отмахнулся:
– Так, дела семейные. Мы на эту неделю забываем обо всех неприятностях и «пускаемся в пляс»!
– В пляс?!
– Ну, это значит, все делаем без меры, столько, сколько захотим.
– А, это у нас называется «пуститься во все тяжкие»!
– Вот-вот! В тяжкие.
И эта последняя неделя оказалась самой лучшей из всего этого такого неудачного отпуска…
…Атанас Боев проводил взглядом уходящий куда-то в серую мглу самолет. Светлана Никольская, эта красивая русская улетала в Москву. Она, конечно, могла еще немного пожить здесь, в Софии, но там, в России, у нее было свое дело, которое требовало ее обязательного присутствия. Следователь Боев вздохнул – может, оно и к лучшему. Во-первых, ему все тяжелее и тяжелее было держать себя в руках. В Светлану он влюбился, и скрывать это было уже практически невозможно, а во-вторых, еще немного, и его целевые денежные накопления иссякли бы. Боев вспомнил о недостроенной летней кухне, не до конца перекрытой крыше и опять вздохнул. «Черт с ними, с деньгами, заработаю, лето у нас длинное – крышу успею доделать!» Ту шикарную жизнь, которую он закатил Светлане с одной лишь целью – отвлечь ее горьких и тревожных мыслей, он сам бы себе никогда не позволил. Но сейчас ему совсем не было жалко денег: он добился своего – она успокоилась. Этот Игорь Давыдов, этот красавец, конечно, никакой не убийца, скорее всего, Светлане все померещилось. «Мирко – молодец! Как ему пришла в голову мысль, что искать-то пропавшую надо среди живых, а не среди мертвых. Он, конечно, обиделся, что я так его отодвинул от дела, но ничего, во-первых, премию все равно получит, а во-вторых, он меня знает не первый год… Простит. А эту Светлану нашли быстро – немного терпения, немного упрямства, связи в Главном управлении. И вот пожалуйста, Светлана Никольская, таинственно исчезнувшая из отеля, нашлась. Нашлась в Софии. Боев вспомнил, как он впервые ее увидел – интересная женщина с потерянным взглядом. Он собирался сразу к ней подойти, показать удостоверение, заговорить. Но Светлана сидела с таким выражением лица, что ему стало совестно. Он видел, чувствовал, что она собирает себя по кусочкам. В ресторан, где бывала она, Боев приходил каждый вечер, читал газету, для вида рисовал каракули, наблюдал. И понял, что так просто, грубо потревожить эту женщину не может. А потом так кстати у нее сломался зонтик. «Нет, хорошо, что она улетела. Между нами все равно ничего не могло бы быть. Да и не было. Прибились мы друг к другу по душевной и производственной необходимости! – обманывал себя влюбленный следователь. – А этого субчика, Игоря, я хорошо застращал, думаю, он теперь на пушечный выстрел не подойдет к ней». Следователь вспомнил, как освобождал из-под стражи подозреваемого. Тот был готов только что не расцеловать следователя, но Боев остудил пыл:
